В небольшой, но богато обставленной квартирке воцарилось напряжённое молчание. Некоторое время назад в толстую железную дверь настойчиво постучали. Услышав знакомый голос, Роман Сергеевич торопливо открыл многочисленные замки и впустил гостя. В полумраке обесточенного коридора появился Вексель с лицом частично взволнованным, частично испуганным. Не теряя времени на объяснения, совершенно молча, он внёс на руках миниатюрную девушку, протащил её внутрь мимо дорогих ваз и картин и уложил на диван.
Теперь связанная Марина скулила и извивалась, стараясь укусить зубами дорогую обивку и, казалось, вовсе не обращала внимания на двух замерших над ней мужчин. Но чем дольше Роман Сергеевич смотрел на неё, тем мрачнее становился.
— Ты зачем её сюда приволок? — не сводя глаз с Марины, наконец, произнёс он с таким укором в голосе, словно происходило что-то совершенно необычное и непозволительное. Многие годы в этой квартире в любое время дня и ночи могли появиться куда более грозные посетители. В основном братки в кожанках и адидасах, перемазанные кровью, пробитые пулями, с проломленными черепами. Всех, или во всяком случае большинство из них, Роман Сергеевич в итоге подштопывал и ставил на ноги, за что пользовался заслуженным уважением в соответствующих кругах. И труд этот всегда щедро вознаграждался. Ещё бы. Зарплата, положенная по штату хирургу городской больницы, вряд ли бы позволила обустроить все эти набитые антиквариатом интерьеры. Поэтому сейчас возмущение доктора выглядело довольно-таки непонятным.
— Как это зачем? — удивился Вексель. — Вот… Лечи…
— Ты хоть понимаешь, что с ней такое?
— Ты же у нас лепила. Вот и скажи мне.
— А тебе это поможет, если я скажу? — с какой-то обречённой злостью в голосе процедил врач. — Мертвяцкое бешенство. Устраивает диагноз?
— Что? — не понял Вексель.
— Ноу компране? Изволь… — Роман Сергеевич наклонился к дёргающейся в конвульсиях пациентке, и начал механически обследовать её так, как обычно делают родители, проверяя здоровье детей. — Лоб холодный. Температура ниже комнатной, оно и понятно, вы же с улицы. Пульса нет. Совсем нет. Внешних признаков разложения не наблюдается, но омертвение тканей уже на лицо. Есть ещё вопросы, Олежа?
Вексель стоял, вперившись в одну точку, словно переваривая слова доктора, отчего тот, казалось, становился ещё циничнее обычного, потому что подытожил так:
— Мёртвая она. Мёртвая. И ты мне хоть тридцать раз скажи «лечи». Что с ней делать я не знаю! Ей сейчас даже свинцовые пилюли не помогут. Поверь мне, я проверял.
— Что же делать? — пробормотал Вексель, который сейчас совсем уже не был похож на уверенного в себе криминального авторитета, а превратился в обычного обеспокоенного отца, который при всём желании никак не способен помочь своему ребёнку.
— По моему опыту лучше всего расчленить и прикопать где-нибудь неподалёку. Чтобы не везти и не тащить. Ментам сейчас на это уже плевать…
— Да я лучше тебя прикопаю! — вспылил Вексель, хватая доктора за грудки. — Ты чего несёшь, в натуре?!
Роман Сергеевич, крупный, на голову выше разозлившегося вора, даже не поменялся в лице, когда тот повис на нём, сжав на вороте сухие стариковские пальцы. Он только молча и с какой-то понимающей жалостью, смотрел теперь на этого беспомощного пожилого человека.
Мог ли старый отошедший от дел затворник Вексель что-то понимать? Только сейчас он столкнулся с творящимся вокруг адом. И даже этот общий для всех ад, каждый переживал по-своему. Чувствуя, как слабеют и отпускают его руки отчаявшегося вора, Роман Сергеевич смягчился.
— Пошли. Водочки выпьем, — примирительно проговорил он, а потом, вздохнув, добавил. — Может, и придумается что-то…
Вексель послушно последовал за хозяином на кухню. Только ещё раз уже в дверях обернулся на корчащуюся на диване Марину и сразу отвёл глаза.
Усаживаясь на элегантный кухонный стул с мягкой, вышитой какими-то восточными узорами, сиденкой, и наблюдая как доктор разливает из графина водку по миниатюрным рюмочкам с золотой каёмочкой, Вексель обратил внимание, что больше никого в квартире нет.
— А твои-то где? — осторожно спросил он.
— Где… Где… Всё там же, — всё с той же невозмутимой интонацией ответил Роман Сергеевич, но намётанный глаз старого вора сразу зацепился за то, как при этом дрогнула рука доктора.