Испытание. По зову сердца

— Тверезый... А что тут? По делу поехал.

— Раз не подождал отца, значит, голова не в порядке... Разве он не знал, что сегодня суббота и я должен приехать? Потом баня!..

— А може, и запамятовал.

— Запамятовал, — огорченно передразнил Назар жену. — Не запамятовал, а гульба — вот что! Испортила его война. Не тот Василий стал, не тот. Накось, отец работает на заводе, всего раз в неделю дома бывает, а он даже и не подумал меня обождать. Марфуша! — крикнул Назар, — давай белье! — Марфуша бросилась в горницу, взяла с сундука сверток и передала его свекру.

— А почему все это? Почему? — остановился Назар против жены. — Да все потому, что он не с винтовкой в руках на передовой воюет, а как барин на машине разъезжает. Если бы он так, как Костя, денно и нощно с пулеметом в окопе, аль как Семен у орудия, или наподобие Никиты — в небе, аль Захара — в танке, как Иван — под водой против супостата крутится, он дорожил бы собой и нашей фамилией. А так как ему все достается без крови и страха, вот и распустился, мать моя!.. — и с порога спросил: — Веник там?

— Там! — ответила Марфуша.

Стихли шаги Назара. Пелагея Гавриловна подошла к маленькой дежке и хотела было сказать невестке, чтобы она принесла из сеней муку, но другая мысль перебила ее намерение.

Марфуша по глазам поняла волнение и страх свекрови и посоветовала:

— А вы дайте ему чего-нибудь: сальца аль мучки.

— Пожалуй, Марфуша, и вправду дать. Небось, нуждается, — спохватилась Пелагея Гавриловна за эту мысль. — Бери лампу, и идем!

Женщины ушли в сени. Марфуша светила над ларем, а Пелагея Гавриловна отрезала большой кусок сала и насыпала мешочек первосортной муки.

— Ну как, Марфуша, хватит?

— Хватит, — ответила невестка.

Пелагея Гавриловна все это сложила в мешок и поставила его за ларь. Теперь она была охвачена одной тревогой, как бы Назар не вернулся из бани раньше представителя военкомата.

Вышло как раз так, как она желала: за окном заскрипели полозья.

— Ну, как? Приехал? — еще в дверях спросил офицер.

— Нет, товарищ... — засуетилась Пелагея Гавриловна. — Раздевайтесь и проходите в горницу...

— Я, мамаша, раздеваться не буду, а напишу вашему сыну записку, — и, чтобы не наследить, на носках прошел в горницу и там за столом стал писать.

Пелагея Гавриловна моргнула невестке. Та догадалась, быстро сбегала в сени и вернулась, держа за спиной мешок.

— Передайте вашему сыну вот эту записочку, — встал офицер. — И скажите, чтобы завтра же приехал в райвоенкомат. Предупредите, если не приедет, то в понедельник мы его арестуем.

У Пелагеи Гавриловны от этих страшных слов задрожали губы, и, передохнув, она заговорила, боязливо протягивая офицеру мешок:

— Прошу вас, товарищ, не знаю, как вас по-военному-то величать, не арестовывайте сына. Я с ним поговорю, и он завтра обязательно уедет... — протянула она офицеру гостинец.

— Что это такое? — побагровел офицер. — Не стыдно?.. Это же... Да это же, товарищ Русских, оскорбление!..

В сенях послышались шаги.

Растерявшаяся Пелагея Гавриловна опустила мешок и, не зная, как остановить гнев офицера, молила его:

— Дорогой товарищ, простите мне, старой дуре...

— Эх, мамаша, мамаша! — не слушал ее офицер. — Если бы я не знал Назара Ивановича, то сейчас наделал бы такого звону, что чертям тошно стало бы. Но...

— Ну, что замолчал? — В распахнутых дверях стоял Назар. Он сунул белье в руки Марфуши и шагнул в горницу.

Невестка, опережая свекра, бросилась к мешку.

— Марфа! Не трожь! — Глаза Назара налились гневом. — Продолжай, товарищ!

— Здравствуйте, Назар Иванович! С легким паром вас! — протянул офицер руку.

— Благодарствую. В чем дело?! — Назар снял шубу, потянул с гвоздя расшитое полотенце, вытер потное, раскрасневшееся лицо.

— Да вот жена ваша...

— Вижу! По какому такому случаю? А? — накалялся Назар.

— Не придавайте ее поступку, Назар Иванович, большого значения...

— Это, товарищ офицер, мое дело!

— Я приехал к вам по поводу вашего сына...

— Какого? Их у нас шесть.

— Василия.

— Василия? Что-нибудь натворил?

— Хуже, Назар Иванович... Он вот уже неделя, как просрочил отпуск.

— Неделю?! — прохрипел Назар. — В такое время? Подлец! — и он сильно потер пятерней бороду, дохнув всей грудью. — Скажите товарищу военкому, что завтра же я его, подлеца, к вам доставлю.

Проводив офицера, Назар прогремел у порога:

— Ну, Василь, берегись!

В этих суровых словах Пелагея Гавриловна чувствовала грозный приговор отца и, шатаясь, словно после тяжелой болезни, пошагала в горницу.

За ней — Марфа.

Женщины долго сидели не шелохнувшись, тревожно посматривая друг на друга. Наконец Пелагея Гавриловна решилась и подошла к Назару:

— Отец, давай ужинать...

— Мать! Не береди душу. Иди спать! — Назар по-стариковски поднялся и прохрипел: — Позор! На всю жисть позор! — Он пошел к пологу, рванул его и сел на кровать. Марфуша подскочила, хотела помочь ему снять валенки.

— Не надо. Сам. Туши лампу!

Марфа убавила свет и дунула в стекло.

Назар почти всю ночь не спал и ворочался на скрипучей кровати, нагоняя страх на женщин. Марфуша, успокаивая свекровь, тоже не спала, переживала за непутевого мужа.