Испытание. По зову сердца

— Молчите? Так я вам скажу, — продолжал комдив, — в поступке красноармейца Айтаркина я не вижу никакого чепе. Следовательно, приказываю его отпустить! Отпустить и усатого красноармейца Галузу! Я его хорошо знаю как славного и храброго солдата. Это старый вояка еще гражданской войны. А это сожгите, — Яков Иванович протянул Парахину записи. — А теперь садитесь и слушайте. Из Поарма передали, что сегодня будет важное сообщение, которое, кстати сказать, оправдает и нашу операцию. С этой целью и я здесь, у вас. С этой же задачей в соседнем с вами полку полковник Хватов. Так что соберите всех политработников и пропагандистов и организуйте слушание Совинформбюро. На нем я буду присутствовать. К этому времени подготовьте и дайте мне вопросы, которые следовало бы им разъяснить. Кроме этого, завтра на вашем переднем крае будут работать мощные репродукторы дивизиона радиовещания на немецком языке в сторону противника...

— Группа уже прибыла, — доложил Карпов.

Железнов, выйдя из землянки, удивился. Вьюга стихла, и снежная даль была залита ярким светом луны.

— Какая красота! А тишина! В такую ночь ехать в машине просто грех. Знаете что? Давайте махнем на лыжах? А?

— Махнем, — согласился Карпов, а за ним и Парахин. Не прошло и пяти минут, как они, возглавляемые Карповым, двинулись прямиком на мертвенно торчавшие вдалеке трубы сожженного боем селения.

На полпути Карпов остановился: «Чу!..»

Севернее, где в темном небе чуть заметно отсвечивалось зарево, словно по покойнику, по-волчьи выла собака.

— Наверное, по хозяину, — промолвил Карпов.

— Сегодня они сами завоют не хуже этого пса.

Из обескрышенной избы, скорее похожей на громадный сугроб, чем на жилище, доносился гомерический хохот.

— Давайте послушаем. — Железнов остановил у дверей своих спутников. Один из пропагандистов открыл было рот, чтобы скомандовать: «Встать! Смирно!», как комдив рукой остановил его.

— Чего это «ха-ха-ха»? — передразнил хохотавших старший сержант. В нем комдив узнал сапера Щукина: — Не хохотать, а удивляться надо нашему саперному мужеству и бесстрашию, во что! — Щукин многозначительно выставил палец. — Пока до колючки врага доползешь, с тебя от страха семь потов сойдет и не один раз волосы дыбком встанут. — И он хохотнул себе под нос. — Вспомнил. Умора. Это было перед нашим наступлением. Ползу вот так ночью к немецким заграждениям — проход делать — и вдруг вижу, на горизонте, прямо передо мною, за межой, фриц. Я голову к земле. Смотрю: и он прижался. Я козырек каски приподнял и вглядываюсь — лежит, не шелохнется, лишь шлем этак горбушкой торчит. Только собрался двинуться, намереваясь его обойти слева, как вижу: шлем тоже подался влево и притаился. Ах, так, подлюга? Тогда я тебе сейчас перо в задницу вставлю! Выдергиваю из ножен нож и, прижимаясь к земле близко-близко, ползу. А фриц словно сдох, аж шлем не шелохнется. Тут я и думаю: а может быть, он тоже на меня нацелился и ждет, когда ближе подползу к меже, чтобы из-за нее броситься на меня, как тигра на осляти. Вижу, что мне ничего не остается, как действовать стремительно. Но только я подтянул ногу под живот и приподнял задок, как шлем приподнялся и снова утонул за межой. Теперь промедление было смерти подобно. Я разом вскочил, — Щукин взмахнул рукой. Все в доме замерли, ожидая самого главного. — И жах! — И он нанес удар. Кто-то даже ахнул. — А там, тьфу! Пусто! — сплюнул Щукин, и серьезное лицо сменилось досадой.

— А шлем? — густым вздохом прогудело в избе.

— Оказывается, это был не шлем, а трава «перекати-поле».

И енова взрыв хохота. Смеялся и комдив. Все это ему было близко, так как он сам, будучи в прошлом сапером, все такое в полной мере испытал.

— По-моему, — сдерживая смех, продолжал Щукин, — следовало бы кинокартины, где развивается наступление, начинать не с артподготовки, а с нашей саперной работы и показать, как мы ночью в одиночку на собственном пузе ползем и под носом врага делаем проходы и для танков и для пехоты...

— Правильно! — поддержал его с порога Железнов.

Для комсорга это было настолько неожиданно, что он не своим голосом гаркнул:

— Встать! Смирно! — и, еле откашлявшись, доложил комдиву, что все в сборе.

— Десять минут перекур, — распорядился комдив. — Но только, пожалуйста, на дворе и в кулачок.

Собрались как раз к передаче. Каждый, держа наготове книжечку, карандаш, был в полной готовности. Приготовился и Парахин, поставил вверху странички: «Последний час. 31 января 1943 года».

Сегодня голос диктора звучал особенно торжественно, отчеканивая каждое слово:

«Войска Донского фронта в боях 27 — 31 января закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда... Окружено по меньшей мере 330 тысяч войск противника. Сегодня вашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из 6-й и 4-й танковых армий, генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт...»

— Ого! Фельдмаршал! — вырвалось у темпераментного Щукина.