Испытание. По зову сердца

— Штырь! Заводи подводу сюда. А ты, Мурза, отправь их в землянку. Утром решим, что с ними делать. — И крикнул вдогонку: — Жрать не давай!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Гребенюк не спал. Могильным холодом давила землянка. Страшные мысли приходили в голову. Больше всего он боялся за Юру. «Норовист. Брякнет этому бандиту против шерсти — и жисти конец. — Ему послышалось, что Юра скрипнул зубами. — Эк-ка злость-то какая... А може, смерз?» — И пододвинулся к Юре вплотную, прикрыл его полой своего зипуна.

Согревшись, Юра перестал дрожать и стал ровно посапывать. Где-то противно прокричал филин, а старику почудилось, что кричит сам обер-сержант, вызывая на помощь лешего и ведьму.

— А может быть, это орлы Дяди Вани? — и Гребенюк даже немного приподнялся. Было тихо. Лишь дробно стучали по настилу землянки дождевые капли. Прижавшись к мальчику, Гребенюк обдумывал, как вести себя завтра на допросе...

К землянке кто-то спешил. Вот прогромыхал засов, распахнулась дверь, и вместе со светом ворвался свежий воздух.

— Встать! — гаркнул вошедший верзила. — И быстро запрягай кобылу.

Гребенюк покорно вышел из землянки. За ним более воинственно вышел и Юра, и они пошагали к соснам. Там Сонька, увидев хозяев, тихо, прерывисто заржала.

— Соскучилась, милаша. — Старик погладил кобылу по лбу. — Раз приказали запрягать, — подмигнул он Юре, надевая хомут на морду лошади, — значит, расстреливать не будут. Так что мы, дружок, еще поживем!

Но Иван Фомич не знал того злодейства, какое ожидало его и Юру впереди. Поэтому он к окрику «Штырь! Мурза! К начальнику!» отнесся хладнокровно.

— Дед! Давай подводу сюда! — раздался из-за сосен голос Мурзы. И, показав на землянки, из которых власовцы выносили оружие и тут же сваливали в кучи, побежал следом за Штырем. Влетев в землянку, он замер, так как обер-сержант писал, выговаривая каждое слово вслух:

— ...Я полагаю, что они, наверняка, партизаны Дяди Вани. Я бы их, на страх врагам, повесил на первом суку. Но мне кажется, что они многое знают. Поэтому оставляю их в здравии и направляю к вам на разделку. — После этих слов обер-сержант поднял взгляд на Мурзу.

— Ну, как?

— Правильно, — поспешил ответить Штырь.

— Ну, а ты чего молчишь? — обер-сержант начальственно взглянул на Мурзу. Тот как бы спохватился:

— Я тоже так думаю.

— Раз так, значит, так, — самодовольно сказал старшой. И дописав письмо, сложил его и вручил Штырю. — Смотрите за ними в оба. Если что — то разом! Но лучше доставить живыми. Там из них выколотят все. С богом!

Тем временем глазастый Юра, флегматично подсовывая кобыле жухлую траву, рассмотрел, что в одной куче были кавалерийские карабины, ручные пулеметы, автоматы, а в другой — мины, гранаты, цинковые ящики с патронами, две бухты черного провода и моток желтоватого. Из таких проводов под Истрой полковые саперы-подрывники — да и он сам помогал им — делали для зарядов зажигательные трубки. Юра вспомнил, что черный провод называется бикфордовым шнуром, а желтый моток — пеньковый, как раз то самое, из чего делается фитиль.

Теперь Юра загорелся идеей, как бы сделать «зажигательную трубку» и все это вместе с власовцами взорвать... Но тут появился в сопровождении Штыря и Мурзы обер-сержант.

Он внимательно осмотрел воз, толкнул для чего-то телегу и властно махнул Штырю рукой:

— Выполняйте!

Тот скомандовал Гребенюку:

— Трогай!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Ехали уже более часа, и все еще шел лес. Сонькой управлял, сидя на подводе, Юра. Гребенюк жалел кобылу, шел сзади, а за ним молча шагали конвоиры. Если Штырь держал себя браво, даже покрикивал на Юру, когда на ухабе телега давала опасный крен, то Мурза плелся как пришибленный, ни на что не реагируя.

Вскоре лес кончился, и подвода въехала прямо в деревню. Деревня казалась мертвой. Ни мычания скота или кудахтанья кур, даже ни одной человеческой души на улице, лишь в каком-то дальнем дворе гавкнул пес, да кое-где в окнах из-за занавесок высматривали испуганные глаза ребят.

Штырь остановил подводу около дома, где только что промелькнула во дворе женщина.

— Мурза! — окрикнул его Штырь. — Спроси, нет ли у нее молока аль что-нибудь другого пожрать?

— Тебе надо, и спроси, — огрызнулся Мурза.

— Слюнтяй! Небось, достану, жрать будешь? — зыкнул на него Штырь и пошел в дом. Поначалу донесся оттуда невнятный разговор, потом плач детей, что озлобило даже и Мурзу.

— Подонок! — сквозь зубы прошипел он и отошел в сторону от окон, что не ускользнуло от Гребенюка. Юра, воспользовавшись, что Иван Фомич один, поманил его к себе:

— Дедушка, дай мне кисет.

— Кисет? — Гребенюк сделал большие глаза. — Зачем?

— Надо. Понимаешь ли... Ну, очень надо.

Иван Фомич догадался, в чем дело (кроме табака в кармашке кисета лежали — кресало, огниво и трут), и пуганул его:

— Жаль, что тут архангел стоит, а то дал бы такую тебе затрещину, что аж навек забыл бы, как это называется.

— Дал бы. Вам бы только дать. А вот чтобы фашистам дать, то у вас и духу не хватает, — тихонько бурчал Юра. — Такой здесь груз, от чего враз все на воздух взлетит. Дядя Ваня давно бы им фейерверк устроил.