Испытание. По зову сердца

— Сказать можно, но только тебе. — И взор его карих глаз стал еще строже, как бы говоря: но ты смотри, Настя, больше никому!.. — Дядя Костя — Константин Сергеевич Заслонов. Он главный организатор и командир партизан Оршанщины. С ним я познакомился в августе прошлого года в районе станции Александрино. Да ты эту станцию прекрасно знаешь, поди не один раз через нее возвращались с задания, когда ваш аэродром был недалеко от Касни. — Михаил Макарович снова наклонился над картой. — Вот здесь, — он показал на точку «Осинторф», — тебя встретят люди Дяди Кости и доставят прямо в Погост к бабке Ганне, а она поселит вас к надежным людям как переселенок.

От Осинторфа до Подхолмицы вас будут сопровождать люди отряда «Смерть фашизму!». В Подхолмицах примут проводники бригады Шлапакова, переправят через Днепр и проведут в обход Смоленска до Каспленских лесов. А там орлы майора Содчикова доставят в район Озеры и передадут партизанам Заслонова. А пока, Настюша, — Михаил Макарович пододвинул к ней карту, — не теряя времени, садись и изучай, — и тут же вышел из землянки размяться.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Докатилась «проческа» и до одинокой, заброшенной избушки деда Гребенюка и Юры и погнала их, как и всех жителей деревни, подальше от фронта. В связи с отъездом у Юры с дедушкой возникли нелады: Гребенюк, слыша приближение стрельбы, спешил «уйти от греха подальше» и уже запряг Соньку и все необходимое уложил в телегу.

Юра же, к удивлению Ивана Фомича, вытащил из своих тайников автомат, патроны, гранаты и был полон решимости сражаться.

— Ты что? С ума сошел? — Иван Фомич шлепнул себя по бедрам. — Да из тебя в один секунд живой дух вышибут. В айн момент все на место и марш отсюда!

— На место и бежать? — выкрикнул Юра. — Позор! Мы кто? Народные мстители или разнесчастные трусы?

Гребенюк побагровел, сжал зубы, отчего его бороденка ощетинилась, и шагнул к Юре:

— Ах ты, сопляк! Да как ты смеешь на меня так кричать. Жаль, что у тебя в руках граната, а то так бы треснул, что аж искры с глаз посыпались бы. Ну! — взялся он за ремень.

Юра не тронулся с места.

— Ты, дедушка, меня ремнем не пугай. Я на Истре не такое видел.

— Видел, — передразнил его Гребенюк. — Да в бою таких как ты, непослушных, чем попало бьют. Так что, едрена шишь, опусти гранату и марш отсюдова! — скомандовал Иван Фомич, сгреб большую часть боеприпасов и открыл подпол.

— Зачем в подпол? — упорствовал Юра. — Давайте отдадим партизанам Дяди Вани.

— Дяди Вани? От него, Юрок, мы отрезаны. От всех отрезаны.

— Так возьмем это все с собой.

— Нельзя. А вдруг засада. Тогда аминь! Так что, дорогой вояка, все давай обратно на место! Мы еще вернемся.

— Вернемся? — недоверчиво смотрел на него Юра.

— А куда же нам деться-то? Переждем где-нибудь в глуши эту лихоманку и снова сюда, к Дяде Ване.

В считанные минуты все было спрятано, и Гребенюк с Юрой, накрывшись от дождя мешками, свернутыми на один угол капюшонами, двинулись в путь, подальше от стрельбы.

Поехали лесом.

Непогода сгустила сумерки, и Гребенюк определял дорогу не по колее, а по узкой полоске серого неба. По его расчету, вот-вот должен быть крутой спуск к ручью, а за ним справа, за пегими стволами берез, и землянки. Дорога пошла под уклон, и тут из черноты леса раздалось:

— Стой! Куда прешь? — Из-за кустов вышел на просеку парень с винтовкой наперевес и остановил кобылу. — Аль слепой? — показал он на бревно, лежавшее поперек дороги.

— Где ж тут видеть-то? — Гребенюк подошел к незнакомцу. — Вишь, темень-то какая, ведьму за красавицу примешь, — всматривался он в этого, одетого в красноармейскую стеганку и в немецкую кепи, человека. — А вы кто же будете?

— А тебе зачем?

— Ведь сами знаете, какое нонче время. На всякого лиходея нарваться можно... А мы тут, дружок, выселенцы. Фрицы, что называется, дали нам под зад и со своей хаты турнули. Вот и тащимся по этой глухомани куда глаза глядят...

— Дедушка, заворачивай назад!

— Я тебе дам заворачивай. А ну, слазь! — приказал парень и лихо свистнул. Из кустов выскочили двое вооруженных, тоже в стеганках и немецких кепи.

«Эх, сейчас бы их гранатой. И айда», — скрипнул зубами Юра.

— Коня привяжи здесь, — приказал Гребенюку этот странный человек. Затем перевернул в телеге все вверх дном и, убедившись, что оружия и взрывчатки нет, скомандовал: — Хома, оставайся здесь. А вы, — обратился к задержанным, — за мной!

Вскоре Гребенюк и Юра очутились в землянке перед немецким обер-сержантом, прекрасно говорившим по-русски.

— Партизаны?

— Никак нет, — отвечал Гребенюк.

— Ехали к ним?

— Никак нет.

— По дороге встречали кого-нибудь?

Последовал тот же ответ. И так целый час. Под конец, убедившись, что это просто крестьяне, сержант, подбоченясь и качаясь на носках, как бы спрашивая своих подчиненных, изрек:

— Выпороть бы их как следует, чтоб знали, где ездить.

— За что, ваше благородие? Да мы самые обыкновенные крестьяне. У нас, окромя харча, ничего нет. Отпустите поздорову.

Сержант сверлящим взором посмотрел в глаза Гребенюка, затем важно отошел к столу, прикурил от коптилки и, расставив ноги, отдал приказ: