Испытание

Проскользнуть внутрь под видом служителя бань было несложно, даже в присутствии большой охраны. Роуэн достаточно давно понял, что люди из личной охраны Высокого Лезвия, хорошо подготовленные физически, не страдали избытком мозгов и, в силу этой причины, наблюдательностью. Ничего удивительного в том не было: до недавнего времени функция охранников сообщества жнецов была скорее орнаментальной, поскольку жнецам редко кто угрожал. Работа охранников состояла, главным образом, в том, чтобы стоять столбом в своей красивой униформе и производить на прохожих впечатление. Если же им поручали что-нибудь серьезное, они не знали, как поступить.

Все, что Роуэну оставалось сделать – это прийти в бани в униформе служителя и сновать туда-сюда с озабоченным видом. И охрана не обратила на него внимания.

Роуэн осмотрелся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. В личной ванной комнате Ксенократа охранников не было – все они остались за закрытой дверью. Следовательно, никто не помешает их тайной беседе.

Роуэн сел на краешек ванны, где запах эвкалипта, пропитывающий пар, был особенно силен, и опустил кончик пальца в горячую воду.

– Вы едва не утонули в бассейне, размеры которого ненамного превышали этот, – сказал Роуэн.

– Как мило с твоей стороны напомнить мне об этом.

Но Роуэн уже приступил к разговору.

– Я хочу обсудить с вами две вещи. Во-первых, у меня есть предложение.

Ксенократ рассмеялся.

– Почему ты решил, что оно меня заинтересует? Жнецы не ведут переговоры с террористами.

Роуэн усмехнулся.

– Перестаньте, ваше превосходительство. О каких террористах вы говорите? Их здесь не было многие сотни лет. Я уборщик, вымывающий грязь из темных углов.

– Твои методы уборки абсолютно незаконны, – заявил Ксенократ.

– Я знаю наверняка, что вы ненавидите этих новых жнецов, поклонников Годдарда, так же сильно, как я.

– Имея с ними дело, нужно использовать дипломатию! – сказал Ксенократ.

– Имея с ними дело, нужно действовать, – покачал головой Роуэн.

И, помолчав, продолжил:

– И то, что вы пытаетесь меня найти, совсем не означает вашего желания меня остановить. Вас раздражает сам факт того, что вы не можете меня поймать.

Несколько мгновений Ксенократ молчал. Потом спросил голосом, полным ненависти:

– И чего же ты хочешь?

– Очень простых вещей, – ответил Роуэн. – Я хочу, чтобы вы перестали искать меня и все усилия направили на поиски того, кто пытается убить Жнеца Анастасию. Тогда я прекращу свои «ужасные деяния». По крайней мере в Мидмерике.

Ксенократ глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Все не так плохо, и просьба была вполне выполнима.

– Ты должен знать, – сказал он, – что мы вывели из твоего дела нашего лучшего, нашего единственного следователя, и направили его на поиски тех, кто покушался на Жнеца Анастасию и Жнеца Кюри.

– Жнеца Константина?

– Да. Поэтому не волнуйся, мы делаем все, что можем. Я совсем не хочу терять двух своих лучших жнецов. Каждая из них стоит десятка тех, кого ты «выметаешь» из грязных углов.

– Я рад слышать то, то вы сказали, – кивнул Роуэн.

– Я ничего не говорил, – усмехнулся Ксенократ. – И я буду отрицать любые выдвинутые против меня обвинения.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Роуэн. – Как я и сказал, вы мне не враг.

– Ну что, тогда мы закончили? – спросил Ксенократ. – И я могу вернуться к процедуре омовения?

– Еще один вопрос, – сказал Роуэн. – Я хочу знать, кто лишил жизни моего отца.

Ксенократ повернулся и внимательно посмотрел на юношу. Что за взгляд мелькнул в его глазах, искаженных гневом и негодованием. Неужели взгляд сочувствия? Роуэн не мог понять – искренен ли этот взгляд или нет. Даже без мантии этот грузный человек был многократно обернут в такое количество невидимых покровов, что совершенно невозможно было определить, когда он откровенен.

Но Ксенократ действительно был искренен.

– Да, я слышал об этом, и мне очень жаль.

– Неужели?

– Я бы сказал, что это – прямое нарушение второй заповеди, поскольку в основании этого акта жатвы лежит явное предубеждение. Но если принять во внимание то, как относится к тебе сообщество жнецов, я не думаю, что кто-то станет обвинять Жнеца Брамса.

– Вы сказали – Брамса?

– Да, Брамса, этого лишенного души и ничем не примечательного болвана. Вероятно, он считал, что, оборвав жизнь твоего отца, он прославится. Пусть и скандально. Но, если ты хочешь знать мое мнение, от этого он стал выглядеть еще глупее.

Роуэн промолчал. Ксенократ и не подозревал, какой сильный удар был нанесен Роуэну. Сильный и острый, будто ножевой укол.

Ксенократ внимательно наблюдал за Роуэном, пытаясь понять, что происходит у того в душе. И небезуспешно.

– Я вижу, ты готов нарушить свое обещание и покончить с Брамсом. Будь тогда любезен, подожди Нового года и дай мне возможность насладиться покоем, пока не кончатся Старинные праздники.

Роуэн же был так потрясен тем, что сообщил ему Ксенократ, что, казалось, утратил способность говорить. Для Ксенократа это был идеальный момент перехватить инициативу – пока Роуэн плохо соображал, что к чему. Но вместо этого Высокое Лезвие сказал:

– Сейчас тебе бы лучше уйти.

Наконец, Роуэн пришел в себя.