Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

В читальный зал входит кто-то из здешних сотрудников. Сколько их тут! Обрабатывают, листают досье. Так что рано или поздно дойдет черед и до этих. [А что если эта информация каким-то образом просочится сейчас? Было бы очень жалко. — «Мой отец призвал чад своих придумать высказывание про отца. Что значит определеннее? Ну, какая фраза, история, слово пришли бы им в голову в связи с ним? (…) Его чада молчали. Никак не могли врубиться. Мой отец попытался помочь им. Ну, к примеру, вдруг он помрет, и тогда, что тогда они бы на это сказали? Папу жалко». Стр. 249.]

31 марта 1958 года

Понятный, надежный в своих основаниях мир. На пожелтевшем листке читаю, в чем состоит задание, что следует сделать, на следующем — что задание выполнено. Мы с отцом снова побывали в Будаэрше — для Ромаифюрдё, где мы живем, это не ближний свет. Я спросил у Й. К., что он думает об отставке Булганина и о том, что место премьер-министра занял Хрущев; всегда уважал людей, грамотно пользующихся точкой с запятой, этим серьезным завоеванием европейской культуры… выяснилось, что через день после этих событий он еще не слыхал о них. Когда я выразил по этому поводу удивление, он ответил, что политикой не интересуется и что главная цель его жизни — дать приличное воспитание своим четырем сыновьям.

Дать приличное воспитание четырем сыновьям — с., я останавливаюсь, чуть было не написав, что для главной цели это не густо! Другое возможное продолжение: Много ль ты понимаешь в этом, старик! Но шутки здесь неуместны. Мы, четверо его сыновей, действительно получили приличное воспитание. [с.]

2 апреля 1958 года

Чем дальше, тем гуще! Примечание: В последнее время агент старается работать активнее. Но все же до сих пор нуждается в серьезном наставничестве и воспитании. — Вот бляди! рычу я, переписывая этот текст, и (в сущности, одновременно) думаю о том, что пора бы — пора бы уже — прекратить эту реалистическую фиксацию постоянного раздражения и изумления. Я словно бы никак не могу примириться, и меня эти вещи вновь и вновь изумляют. <Читая многочисленные истории об осведомителях штази, я убеждаюсь, что пережить это можно, ведь Вера Волленбергер как-то пережила, что на нее, как она поняла из предоставленных ей документов, доносил ее собственный муж, пережил и Шадлих, на которого стучал родной брат. Некая спасительная бесчувственность выработалась и во мне.> Задание: Продолжать поддерживать отношения с классово чуждыми элементами из числа знакомых, собирая о них максимально подробные данные. Классово чуждые элементы из числа знакомых — реакцию см. выше, однако теперь я умеряю свои эмоции. Но получается плохо: Вот б…!

Короче, выдержать все это целиком невозможно. [Да брось ты, мой ангел. Возможно.]

<После этого донесения, но понятно, что независимо от него, между 16 и 18 апреля коллегия Верховного суда под председательством Ференца Виды приговорила к смертной казни Йожефа Силади[23]. 22 апреля приведены в исполнение смертные приговоры Гезе Пеху, Ласло Балогу, Йожефу Герлеи и Беле Бекешу, вынесенные в процессе по делу группы «Багой».>

24 апреля 1958 года

С оперативной точки зрения донесение интереса не представляет, поскольку речь в нем идет о семейных проблемах. Ну прямо как какая-нибудь бездарная рецензия на мою «Гармонию». На данной встрече агент был передан как сирота! или коробка конфет! капитану Тоту, который использует его на другом направлении. Мать честная, нам дали капитана! <В этот же день был казнен Йожеф Силади из группы Имре Надя.>

Первая встреча с Тотом (дату я записать забыл) в кафетерии «Сигет». В донесении есть такая полуфраза: …с ним меня познакомил мой отец. «Мой отец» — как дико это звучит в данном тексте. Как провокация, как скабрезность. Он хочет сказать, что его отец был (и остался) человеком исключительной порядочности. Я тоже в последние десять лет нередко использовал этот прием. Но чтобы и он!..