Исповедь

9. Скатился Ангел, скатилась душа человеческая. По ним видим, в какой глубокой и мрачной бездне находились бы все духовные создания, если бы Ты не сказал в начале: Да будет свет. И стал свет (Быт. 1, 3), и к Тебе поспешно не прильнули бы все умные духи небесного града Твоего, успокоившись в Духе Твоем. Который, не изменяясь, носится над всем изменяющимся. Иначе и небо небес стало бы само по себе мрачной бездной, теперь же это свет в Господе (Еф. 5, 8).

На примере жалкого беспокойства отпавших духов, являющих мрак свой (они не одеты одеждой света Твоего), даешь Ты понять, сколь велики разумные создания Твои, которым покой и счастье можешь дать только Ты – ничто меньшее, а потому не могут и они сами себе. Ты же, Боже наш, осветишь темноту нашу, оденешь нас, и мрак наш станет как полдень (Ис. 58, 10).

Дай мне Тебя, Боже мой, верни мне Тебя, я люблю Тебя. Если мало – дай полюбить сильнее. Я не могу измерить и узнать, сколько не хватает мне до любви совершенной, когда я кинулся бы в объятия Твои, и не оторвался бы от Тебя, пока не укрылся бы под кровом лица Твоего (Пс. 30, 21). Знаю только, что плохо мне без Тебя – не только вовне, но и внутри себя, и нищета для меня всякое богатство, которое не есть Бог мой.

IX

10. А разве Отец и Сын не носились над водою?

Если думать о Них как о телах в пространстве, то этого нельзя сказать и о Духе Святом, а если думать о неизменном Божественном величии, пребывающем над всем изменяющимся, то и Отец и Сын и Дух Святой носились над водою.

Почему, однако, это сказано только о Духе Твоем? Почему только по поводу Его сказано, где Он находился, словно это место в пространстве? Почему о Нем одном сказано, что Он Дар Твой? В Даре Твоем отдыхаем мы, наслаждаемся Тобой. Отдых наш это место наше.

Любовь туда возносит нас, и благой Дух Твой поднимает нас, низких, прочь от дверей смерти. Покой Твой для нас в доброй воле. Всякое тело вследствие своего веса стремится к своему месту. Вес тянет не только вниз, он тянет к своему месту. Огонь стремится вверх, камень – вниз, они увлекаемы своей тяжестью, они ищут свое место. Масло, если налить его вниз, поднимется над водой; вода, налитая на масло, опустится вниз; они увлекаемы своей тяжестью, они ищут свое место. Где нет порядка, там беспокойство; упорядоченное успокаивается. Моя тяжесть – это любовь моя, она движет мною, куда бы я ни устремился. Даровано Тобой воспламеняться и стремиться вверх, – пылаем, идем. Поднимаемся, поднимаясь сердцем, и поем песнь восхождения.

Огнем Твоим, благим огнем Твоим пылаем, идем, поднимаемся к миру Иерусалима. Я возвеселился, когда сказали мне: «.Пойдем в дом Господень» (Пс. 121, 1). Там поместит нас добрая воля, и ничего мы больше не пожелаем, как пребывать там вовеки.

X

11. Счастливы существа, не знавшие другого состояния! Они стали бы другими, если бы Дар Твой, паривший надо всем изменяющимся, сразу же, как только они были созданы, пока не прошло и мгновения, не поднял их на зов: Да будет свет. И стал свет. Мы различаем время, когда были тьмой, и то, когда стали светом. О них же сказано только, чем они были бы, не будучи озарены, сказано об их первоначальной неустойчивости и темноте, дабы выяснить, почему стали они другими: обратившись к Свету немеркнущему, стали они светом. Кто может, пусть поймет, пусть просит у Тебя понимания. Зачем надоедать мне, будто я могу просветить хоть одного человека, приходящего в мир (Ин. 1, 9)?

XI

12. Кто поймет Всемогущую Троицу? А кто не говорит о Ней, если действительно говорит о Ней? Редко встречается душа, которая, говоря о Ней, знает, что она говорит. Спорят, сражаются, и никто не увидит этого видения, не имея мира в душе.

Я хотел бы, чтобы люди подумали над тремя свойствами в них самих. Они – все три – конечно, совсем иное, чем Троица, я только указываю, в каком направлении люди должны напрягать свою мысль, исследовать и понять, как далеки они от понимания.

Вот эти три свойства: быть, знать, хотеть. Я есть, я знаю и я хочу; я есть знающий и хотящий; я знаю, что я есть и что я хочу, и я хочу быть и знать.

Эти три свойства и составляют нераздельное единство – жизнь, и, однако, каждое из них – нечто особое и единственное; они нераздельны и все-таки различны. Пойми это, кто может. Перед каждым стоит, конечно, он сам, пусть всмотрится в себя, увидит и скажет мне.