Он покинул комнату со всем достоинством, которое позволяли его объемный живот и огромный зад. Спустя час Алонсо де Молина, Чабча Пуси и пять простых солдат уже пересекали площадь – там уже начали готовить решетку, на которой убийцу должны были поджаривать на медленном огне, – отправляясь на юг…
Где-то в километре от города, когда начало светать, испанец обернулся, чтобы полюбоваться панорамой: его прекрасным расположением посреди плодородной долины, омываемой двумя прозрачными речками, совершенством массивных каменных сооружений, величественным дворцом губернатора, над которым гордо возвышалась башня, и мощеной треугольной площадью, – все вызывало восхищение.
Он тогда и представить себе не мог, что этот тихий город и эта широкая площадь станут свидетелями кровавого сражения[43], которое позволит его бывшим товарищам по оружию захватить Инку и его империю.
Курака, который шел впереди со скоростью, которую только позволяли ноги, вскоре заметил, что андалузец остановился, и требовательно цыкнул, призывая его продолжить путь.
– Пошли! – сказал он. – Сейчас не время останавливаться. Мы должны подыскать укрытие, пока не началось движение по дороге. Будем передвигаться ночью.
– Почему?
– Потому что меня больше беспокоят убийцы Чили Римака, чем солдаты Атауальпы. – Он озадаченно посмотрел на испанца. – Что такое ты совершил, что он преследует тебя таким вот образом?
– Не имею представления, однако клянусь тебе, что не покину страну, не расквитавшись с ним…
– Ты же слышал, что сказал губернатор: только Инка может судить члена королевской семьи.
Испанец угрожающе наставил на него палец.
– Хватит уже твердить мне об этом! – воскликнул он. – Я прикончу эту свинью, где бы он ни был.
– Сейчас, похоже, это у него больше возможностей покончить с тобой, – заметил курака; подняв голову, он заметил, что солнце вот-вот появится между двух вершин, и, быстро оглядевшись вокруг, показал рукой на небольшой лесок на пригорке. – Вон там укроемся, пока не стемнеет, – сказал он.
Так они и сделали, и Алонсо де Молина был рад отдыху, поскольку еще не чувствовал в себе сил, чтобы совершить долгий поход. К тому же ему требовалось время и покой, чтобы все обдумать, потому что события развивались так стремительно и сумбурно, что до сих пор не представилось возможности поразмышлять о них и о том, чем это может аукнуться в будущем.
Лежа под деревом, он наблюдал за спокойным полетом кондора, который кружил в небе, высматривая добычу, и вновь спросил себя, почему же все-таки Чили Римак так сильно его ненавидит, и не нашел ответа.
Он перебрал в памяти все свои встречи с человеком, который принял его на берегу и стал его первым амфитрионом[44] в Тумбесе. И что-то не мог припомнить, чтобы за все время, которое они провели вместе, тот состроил бы кислую мину, сказал хоть одно резкое слово, хоть как-то дал понять, что он вызвал его недовольство и даже, как выясняется, смертельную ненависть.
Его отношения с надменным Длинноухим королевской крови были неизменно учтивыми, и в поведении туземца ничего не говорило о том, что он ждет его отъезда, чтобы убить Хинесильо и содрать с того кожу, а по его следу пустить целую свору убийц.
Почему он не убил его в Тумбесе? Почему не воспользовался случаем, когда он спал или когда был безоружным в компании одной из тех многочисленных девушек, которых с такой щедростью ему подкладывали?..
После долгих размышлений он пришел к выводу, что не понимает Чили Римака, потому что так и не сумел по-настоящему преодолеть свое неприятие расы, совершенно непохожей на те, с какими ему до сих пор доводилось сталкиваться, поскольку ни арабы, ни негры, даже холодные и обособленные северяне, с которыми он имел дело во Фландрии, никогда не казались ему такими странными, как малорослые и неулыбчивые жители Великой империи Тауантинсуйю[45]. Возможно, все можно было списать на темперамент, обычай или климат, однако так уж вышло, что, за исключением Чабчи Пуси, с которым он настолько сблизился, что в некоторых случаях даже пробивал вечную броню, в которую тот словно был закован, остальные инки, с которыми он успел познакомиться, казались ему существами с другой планеты, а те, в свою очередь, относились к нему так, словно он был пришельцем из далекой галактики.
Чего можно ожидать от людей, которые почти не смеются? Как угадать, что на уме у этого гордеца Длинноухого, у которого такое же надменное и бесстрастное выражение физиономии, как у альпаки с высокогорья?.. Живет себе припеваючи в роскошном дворце, в окружении красивых женщин, и слуги за ним ухаживают – а впечатление такое, будто жизнь доставляет ему одни неприятности.
У людей, чья музыка ограничивается свирелью, барабаном и тоскливой флейтой, наверняка больная душа, или, по крайней мере, так это представлялось человеку, выросшему, как Алонсо де Молина, под звон гитар и бубнов.
«Как же далеко от дома я забрался!.. – это было последнее, что, засыпая, пробормотал он. – Как далеко!»
Найка влюбилась в Алонсо де Молину с первого же взгляда.