Испанец. Священные земли Инков

– Девятеро… – гордо ответил тот. – Девять детей и четыре жены. Последняя, Найка, – моложе трех моих детей… И это самое прекрасное существо на свете.

– Нам дозволяется иметь всего лишь одну жену, – заметил андалузец. – Одну-единственную и на всю жизнь.

– А когда она стареет? – удивился курака. – Что вы с ней делаете?

– Мужчина же тоже стареет одновременно с ней.

– Это не так, – изрек курака. – Женщина из-за детей и работы стареет очень рано. Она и взрослеет раньше, и ее сексуальная жизнь тоже заканчивается раньше, однако она не перестает из-за этого быть любимой и уважаемой. Когда ее энергия истощается, она превращается в хозяйку дома, главную руководительницу, но соглашается – а зачастую благодарна за это, – чтобы более молодая жена взяла на себя удовлетворение мужских потребностей и родила новых детей.

– В моей стране этого бы никто не понял.

– Вас, как посмотрю, слишком во многом ограничивают. Неудивительно, что вы бросаетесь воевать или покорять другие земли. Мужчина, которого дома ждет много детей и такая жена, как Найка, испытывает гораздо большую потребность вернуться домой, чем холостой. Тебя в Убеде никто не ждет?

– Никто.

– Что так?

– Я ушел на войну совсем юным.

– Это неправильно. Война должна быть делом зрелых мужчин, которые уже произвели на свет детей. Позволить себя убить, не имея потомства, это все равно что вырвать растение раньше, чем оно зацветет. Если бы я завтра умер, мой естественный цикл получил бы завершение, но, если бы умер кто-то из моих детей, что-то осталось бы в подвешенном состоянии. У нас, когда парню исполняется восемнадцать лет, а он еще не выбрал себе жену, ему обязательно ее назначают. У молодых родителей более здоровые и сильные дети, чем у зрелых.

– А Империя нуждается в сильных мужчинах… – ехидно заметил Алонсо де Молина. – У вас ни один лист не шелохнется, если только это не к вящей славе Инки. – Он тряхнул головой, словно пытаясь отделаться от тяжелого кошмара. – Вчера ночью мне приснился Гусман Боканегра. Я видел его так же ясно, как сейчас – тебя. Его заточили в какую-то темницу. Не это ли самое приготовил мне Инка?

– Почему он должен так поступить?

– Не знаю, может, ты знаешь. – Он помолчал. – Я думал над этим: если бы странные люди, которых кое-кто может принять за полубогов, объявились в моей стране, император, возможно, не решился бы их убить, но постарался бы держать их под замком… Возможно, Уаскар схватил Боканегру, а теперь хочет и меня заполучить в придачу.

– Уверяю тебя, что, когда я покидал Куско, о Боканегре не было никаких разговоров. Ты первый Виракоча, о котором стало известно.

Алонсо де Молина пытливо посмотрел на кураку, словно желая понять, что у того на уме, а затем уверенно кивнул:

– Я тебе верю. Вполне вероятно, что тогда ничего не было известно… или же тебе ничего не сказали. Но с тех пор утекло много времени…

– Верно, – согласился инка. – Утекло много времени… И много чего произошло: к примеру, ты воспринял всерьез бред сумасшедшего. – Он шумно выдохнул, показывая, что устал. – Я считал тебя умным и рассудительным человеком, таким, у кого многому можно научиться, но в последнее время ты меня разочаровываешь.

– Потому что верю в то, что видел собственными глазами?

– Ты ничего не видел! – курака стал терять терпение. – Это был всего-навсего обманный трюк: я знаю по опыту. Найка была всего лишь девочкой, на которую я не осмеливался взглянуть, когда пошел к такому вот «сыну Грома», который внушил мне, что она меня любит и желает стать моей женой. Однако сейчас я чувствую себя так, будто украл вещь, которая никогда не должна была мне принадлежать.

Испанец испытал глубокую нежность к этому необычайно чувствительному человеку.

– Сочувствую! – пробормотал он.

– Не надо никакого сочувствия, – отрезал тот. – Найка по-своему старается сделать меня счастливым, иногда у нее получается. А вот что действительно важно, так это чтобы ты перестал забивать себе голову всякой ерундой… И главное, не вздумай обсуждать ее с наместником.

Было заметно, что в присутствии огромного Виракочи с глазами цвета морской воды и грохочущим голосом наместник Кахамарки, тучный Анко Киче, чувствовал себя весьма неуютно: он сидел в напряженной позе неподалеку от двери, а его деформированные, очень длинные уши колыхались как у трусливого слона, который опасается нападения.

Многочисленные золотые кольца, свисавшие с мочек ушей, беспрерывно звякали, создавая назойливый музыкальный фон, а на шее сверкал изумруд такой величины, что андалузцу просто не верилось, что камень может быть настоящим.

– Инка Уайна Капак позволил мне оставить камень себе, когда я разгромил ауков[39], – сказал он. – Это был знак отличия их вождя, и, по их словам, к востоку от того места, где они жили, полным-полно таких камней.

– И где же это?