Искушение

– Оставь своего брата в покое, – говорю я.

Джексон оглядывается на пустой коридор, к которому я обращаюсь, затем вопросительно смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

– Хадсон.

Джексон щурится и молча кивает. Что еще он может сделать?

Хадсон прислоняется к каменной стене рядом с огромным гобеленом, на котором изображена армия драконов, облаченных в металлические доспехи и парящих над небольшой деревней. Это одновременно и страшно и красиво, и я отмечаю про себя, что надо присмотреться к этой сцене повнимательнее, когда закончится урок.

– Может, ты на какое-то время отстанешь от моего брата? – говорит Хадсон. – От влюбленных взоров, которые вы бросаете друг на друга, меня просто тошнит.

– Я тебя умоляю. Чтобы испытывать тошноту, тебе нужно иметь тело.

Хадсон пожимает плечами.

– Вы двое так отвратительны, что меня тошнит и без него.

Не желая втягиваться в еще один спор с Хадсоном, я опять перевожу взгляд на Джексона и вижу, что он хмуро смотрит на меня.

– Прости, – смущенно говорю я. – Твой брат очень любит трепать языком.

– Это еще слабо сказано, – кивнув, соглашается Джексон.

– Да, кстати, я хотела спросить тебя… почему у Хадсона есть британский акцент, а у тебя нет?

Джексон пожимает плечами.

– Наши родители британцы.

Я ожидаю, что он скажет что-то еще, но он молчит. Что говорит о многом. Я даже представить себе не могу, каково это – так мало общаться с родителями, чтобы даже не перенять их акцент. От этой мысли у меня щемит сердце.

– Ну конечно. Нам всем нужно проникнуться сочувствием к мальчику, который не был воспитан двумя самыми эгоцентричными людьми на планете, – язвит Хадсон.

Я не снисхожу до него и вместо этого меняю тему разговора с Джексоном.

– Я с удовольствием встречусь с тобой в библиотеке, когда приду из изостудии. Тебя устроит шесть часов?

Он кивает.

– Вполне. – Но когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, Хадсон издает звук, будто его рвет, и звук этот так мерзок, что я не могу целоваться.

Я опускаю голову, и Джексон вздыхает, но ничего не говорит. А только целует меня в макушку.

– В шесть.

– Да.

Я смотрю ему вслед и, едва он скрывается за поворотом, набрасываюсь на Хадсона:

– Неужели тебе обязательно было делать вид, будто ты блюешь?

Он с истинно британской надменностью роняет:

– Конечно.

– Неужели ты сам не понимаешь, насколько ты смешон?

Хадсон смотрит на меня с таким видом, будто не знает, что на это сказать – и даже как к этому отнестись. Он одновременно задет, изумлен и заинтригован.

– Это что-то новенькое. Раньше никто так обо мне не говорил.

– Это, наверное, потому, что они тебя плохо знали.

Я ожидаю едкого ответа, но вместо этого он задумчиво молчит. И, в конце концов, бормочет:

– Возможно, ты права.

Не знаю, что тут можно сказать, и думаю, этого не знает и он, потому что молчание затягивается – пауза самая длинная за все время нашего общения, не считая тех периодов, когда кто-то из нас спал.

Я разворачиваюсь и вхожу в класс, а Хадсон продолжает стоять, прислонившись к стене.

Что-то подсказывает мне, что физика полетов – это не мое, и я подыскиваю себе место в самом заднем ряду. Я ожидаю, что ко мне присоединится и Хадсон, но он в кои-то веки решает оставить меня в покое.

Жаль.

Глава 40. Безопасность – это так старомодно

– Тебе обязательно надо участвовать. – Урок уже почти закончен, так что голос Хадсона ошарашивает меня. – Кстати, спасибо, что ты оставила местечко и для меня.

Я сижу на галерке, потому что совсем не хочу привлекать к себе внимание на уроке по предмету, в изучении которого я отстала на два месяца – а вовсе не потому, что по обе стороны от меня есть пустые места.

– Участвовать? В чем? – бормочу я, но меня совсем не интересует его ответ. Я слишком занята ведением конспекта лекции, хотя все это так непонятно, что он мог бы с тем же успехом говорить на каком-нибудь незнакомом языке.

– В играх Лударес. Хотя, по правде говоря, это просто предлог для того, чтобы все могли беспрепятственно пытаться убить друг друга, творя всякие опасные штуки. – Он поднимает брови. – Здесь, в Кэтмире, это самый популярный день в году. Особенно среди тех, кто меняет обличья.

– Ну, если ты ставишь вопрос таким образом, то поучаствовать в этих играх захочет любой. Ведь безопасность – это так старомодно.

Он смеется.

– Вот именно.