Искупление вины

— Оттащил в сторону и засыпал снегом.

— А что другим сказали?

— Сказал, что он местный и отправился в Вологду.

— И они вам поверили?

— Я постарался быть убедительным.

— Место, где зарыли труп, можете показать?

— Найти его будет несложно, оно видно прямо с дороги.

— Какую специальность имеют Лиходеев и Падышев?

— Диверсанты. Оба закончили Псковскую диверсионную школу.

Аверьянов выглядел открытым, не пытался юлить, не уходил от ответа, и его рассказ всецело совпадал с показаниями второго диверсанта. Неожиданно Волостнов поймал себя на мысли, что сочувствует ему. Вот ведь как бывает — служил, как положено, отстреливался до последнего патрона и по злому року оказался в плену. Будь судьба к нему более милосердной, вышел бы из окружения и продолжал бы воевать с немцами. Еще и награду бы получил!

Ошибиться майор не имел права. За время службы в контрразведке ему не однажды приходилось проводить допросы. Люди встречались разные. В каком-то случае приходилось расположить к себе, в других — прикрикнуть и даже запугать. Но сегодняшний допрос был особенным. С самого начала разговора он дал понять, что сведения задержанного важны, военная контрразведка в нем заинтересована. И если он будет до конца откровенен, то родина может простить прегрешения.

Потребовалось некоторое внутреннее усилие, чтобы отогнать это сочувствие, и следующий вопрос майор задал более нейтральным голосом:

— Хорошо… Вот что, Михаил Николаевич, предположим, я вам верю. А какой ваш позывной?

— Мой позывной — «Маз».

— Странно звучит. Что он означает?

Аверьянов слегка замешкался, а потом решительно ответил:

— Это первые буквы имени и фамилии моей девушки… Маруся Зотова.

— Она была для вас важна?

— Она важна для меня и сейчас. С ней я встречался еще до войны. — Михаил слегка улыбнулся и добавил: — Это было так давно, как будто бы в другой жизни. Когда после побега было решено нас расстрелять… Я знал, что меня не убьют, верил, что меня защищает Маруся. Прозвучал залп, я упал, меня уже засыпали землей, а потом я стал выкарабкиваться на поверхность. Во время расстрела присутствовал майор Петергоф, вот он меня и забрал к себе. Меня подлечили, а потом отправили в диверсионную школу.

— А какие позывные вашей «Абверкоманды»?

— «Петергоф». По фамилии руководителя нашей группы.

— Несложная комбинация, я думал, что «Абвер» работает потоньше.

— Они работают хитро, в этом им не откажешь, но позывной всегда можно поменять.

— Какие задачи ставило перед вами руководство «Абверкоманды»?

— Нам было поручено закрепиться на железной дороге. Завести среди служащих знакомства и следить за передвижением воинских составов к линии фронта. Желательно узнавать номера частей, каким вооружением обеспечены. Обращать внимание на орудия, военные грузы, боеприпасы, продовольствие. Если есть возможность, подсчитывать количество военной техники.

— Насколько рассчитана ваша командировка?

— На три недели. Если получится закрепиться, то командировку могут продлить.

— Где находится рация?

— Припрятали в лесу. Место приметное. Могу показать.

— Значит, вы готовы с нами работать и заслужить прощение?

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Аверьянов без пафоса.

Почему-то верилось, что так оно и будет.

— У меня к вам есть просьба, товарищ майор.

— А не рано ли для просьб?

— Это очень личное.

— Слушаю.

— Мне бы хотелось повидаться с этой девушкой. Я не знаю, что с ней случилось. Наверняка она думает, что я погиб.

— И в каком же качестве вы у нее появитесь? Здравствуй, дорогая, я — немецкий диверсант, так, что ли?

— Можно что-нибудь придумать.

— Для того чтобы что-то придумывать, нужно сначала заслужить. За нее можете не переживать, у нее все в порядке.

— Вы знаете, о ком я говорю?

— Знаю, — сдержанно отвечал майор.

— Она… сейчас одна?

— После того как перестала получать от вас письма, она поехала в Горький к вашей матери справиться о вас и там узнала, что вы пропали без вести. Совсем недавно вышла замуж за капитана интендантской службы.

Аверьянов прикрыл глаза. Некоторое время он сидел неподвижно, думая о чем-то своем. А когда он вновь открыл глаза и заговорил, майор Волостнов вдруг почувствовал, что перед ним сидит совершенно другой человек, весь потухший, словно переживший только что большое горе.

— Почему от меня уходят все те, кого я люблю?! Я ведь выжил только потому, что у меня была она. А если ее уже для меня нет, меня больше ничего не держит на этом свете. Можете сразу расстрелять.

— Не торопитесь умирать, — чуть строже произнес майор. — Свободы я вам пока не обещаю, но встречу с ней организовать смогу. А там сами решайте, как вам следует поступать. Люди вы взрослые, сами разберетесь в своих отношениях. Но сначала вы мне должны сказать, когда связь с Центром?

— Радиоэфир должен был состояться два дня назад.

— То есть срок уже прошел?

— Есть резервное время. Центр будет выходить на связь еще с неделю. Дальше тянуть уже не стоит, будет подозрительно.

— И все-таки, почему я должен вам поверить?

— Только мне одному известен знак работы радиста под контролем.

— И что это за знак?