Искупление вины

— Сложная личность… Щеголеватый, молодой, не больше тридцати пяти лет, умный. Из прибалтийских немцев. Одинаково хорошо знает как немецкий, так и русский. Как-то обмолвился, что Железный крест ему вручал сам фюрер. Правда, за какие дела, я не знаю. Некоторое время «Абверкоманда-104» размещалась на границе с Польшей. Возможно, что за какие-то диверсии против польской армии. Майор Петергоф придает очень большое значение нашей работе. До нас в Вологодскую область были заброшены четыре группы, но ни одна не выполнила задания Центра, все провалились! После освобождения Тихвина на советскую сторону перешли еще две группы, но о них тоже ничего не известно. Мне было поручено узнать о судьбе заброшенных в советский тыл агентов. Если, конечно, представится такая возможность…

Лев Федорович усмехнулся. Те, что перешли линию фронта, и те, что десантировались на территории Вологодчины, были уничтожены практически сразу после их обнаружения. В то время Вологда была прифронтовым городом, и заниматься следственными мероприятиями просто не было возможности. Тем более что на советскую территорию проникал враг подготовленный, очень идейный, до предела мотивированный, люто ненавидящий все то, что связано с Советским Союзом. Когда брали диверсантов, то отстреливались они ожесточенно, оставляя последний патрон для себя, понимая, что пощады им не видать. Собственно, в первые месяцы войны чекисты не ставили себе задачи брать в плен диверсантов, ведь немцы забрасывали их в Вологодскую область целыми подразделениями, и нужно было очистить прифронтовую зону от всякого враждебного элемента. Кроме того, область заполонили дезертиры, которых также следовало выявлять и отдавать под трибунал, что забирало немало времени и сил. Сбиваясь в банды, дезертиры занимались грабежами, терроризировали население. А потому с диверсантами часто разговор был недолгий, и поступали с ними по закону военного времени.

— А какое ваше мнение? Как вы думаете, что с произошло с диверсантами?

— Думаю, что их уже нет в живых.

— Верно. Считайте, что вам очень повезло.

— Понимаю.

— Какой ваш псевдоним?

— Филин.

— А в армии вы кем были?

— Звание — сержант, должность — командир отделения.

— Мы делали запрос в вашу часть, там о вас отзываются хорошо. Считают, что вы пропали без вести. Биография у вас, я бы сказал, советская! Брат, вот, сражается на Волховском фронте. Сейчас ранен, лежит в госпитале…

— Что с ним?

— Прострелено плечо, но врачи говорят, что ничего страшного, так что скоро он вернется в строй. Как же так получилось, Михаил Николаевич, что вы перешли на сторону немцев и стали нашим врагом?

— Врагом я не стал… На моих руках нет крови советских граждан… И быть бы не могло. А пошел я в немецкую диверсионно-разведывательную школу затем, чтобы обрести свободу и вернуться в строй, где бы я мог быть полезен родине, — спокойным и ровным голосом проговорил Аверьянов и, немного помолчав, добавил: — С мертвого-то меня какой прок?

— Верно, никакого… Значит, не боитесь, что мы вас расстреляем?

— Не боюсь. Меня не расстреляют.

— Хм… Я бы на вашем месте так категорично не утверждал, — покачал головой Волостнов. — Я не собираюсь давать обещаний… Законы нашей страны строгие, но она может проявить великодушие, если вы действительно искренне раскаялись и желаете нам помочь победить врага… У меня к вам такой вопрос: если бы вы действительно пошли в «Абвер» только для того, чтобы вернуться на родину, тогда почему же вы не объявились сразу после выброски? Пару дней вы просто где-то отсиживались. Размышляли, как вам поступить дальше? И что вы делали все это время? Об этом тоже нам придется поговорить. А потом вы ведь не сами пришли, вас к нам доставил комендантский патруль.

— Было немного не так, товарищ майор, разрешите объяснить?

— Попробуйте, — откинулся на спинку стула Волостнов.

— Со мной было еще три человека. Все они — ярые враги Советской власти! Никто из них сдаваться не собирался. Меня могли просто убить, если бы я заикнулся о переходе на советскую сторону. Следовало действовать осторожно. К тому же никто меня не задерживал, я сам сдался патрулю на вокзале при первой же представившейся возможности и попросил, чтобы обо мне сообщили в районный комитет госбезопасности.

— Другие диверсанты видели, как вас арестовывают?

— Думаю, что да.

— Кто в вашей группе был командиром?

— Я был и командиром группы, и радистом.

— Вы говорите, что вас было четверо, но на станции вместе с вами оказалось трое. Где же еще один?

— Я его убил, — просто объявил Аверьянов, не отводя от Волостнова упрямого взгляда.

— Вот как… И почему?

— Он напал на меня. Если бы я этого не сделал, то сейчас мы бы с вами не разговаривали.

— И откуда такая неприязнь?

— Слишком много нас разъединяло. Он тоже из Вологды, так оказалось, что мы попали в одну диверсионно-разведывательную школу.

— Начальство знало, что вы не ладите?

— От них ничего не укроешь. Думаю, поэтому нас вместе и отправили.

— Как его звали?

— В школе он был под фамилией Свиридов, но в действительности его фамилия Тарасюк.

— И куда же вы дели труп?