Искательница приключений

Что, дорогой читатель, ты решил, что на пол повалились скрученные внутренности живота вышибалы? Или другие важные подкожные телесные органы? Или голова вышибалы отлетела и увенчала один из столов, с широкой ухмылкой, от краев которой потекли к бороде неровные красные полосы? А может быть, одним движением отсеченный от черепа скальп с куском шрама взлетел в воздух, украсил люстру, вдохнул в запах помещения аромат человечьей кожи, поджаривающейся до корней волос горящих на огне свечей?

Вышибала увидел лезвие меча между безымянным пальцем и мизинцем своей правой ноги.

— Ты испугался. Беги, — сказала странница, подкрепив посыл тремя тихими загадочными словами.

С остекленевшими глазами вышибала выбежал из зала и больше никогда не возвращался в него. Странница запрыгнула на новый, еще никем не разломанный стол, расшвыряла ногами яства, широким жестом руки рассыпала дугой горсть алчно блеснувших золотых монет (тоже возникших в тонкой ладони прямо из воздуха) и закричала: «Гуляй, добрый люд!»

Она знала, чего добивалась, став секундой позже, когда монеты звякнули о пол, перемахивать со стола на стол по всему помещению, будто стремительная птица с крыши одного здания на крышу другого. Своими руками забирать жизни мужчин она не захотела, зато мужчины были счастливы убивать один другого за нее, ибо им к тому моменту нужен был для этого только повод.

Кони войны, кони страстей сорвались ту секунду с привязи и пустились вскачь по полю человеческой плоти, рассеивая ударами копыт буйство беспощадное и гнев дикий. Одни постояльцы и проходимцы принялись с остервенением бить друг другу лица, кулаками, ножками, спинками и сиденьями стульев, вторые ворвались голодной кричащей массой в кухню, из которой в зал дыхнуло жаром брошенного без присмотра огня и тяжелым духом сгоревшей на нем пищи. Третьи прогрохотали десятками подошв по лестнице на второй этаж, расшатали, в нескольких местах обломили ступени и опору под ними, саму лестницу чуть не сорвали со стены, а там, на площадке, весом тел навалились и вышибли дверь в заветный коридор, куда и хлынули потоком. Четвертые стали прыгать с разбегу, перелетать столы и скамьи заведения, неуклюже размахивая руками и ногами, сталкиваться лбами и носами в попытках поймать порхавшую по воздуху со столешницы на столешницу по всему залу облаченную в плоть длинноволосую тень. Некто, не подчинившийся всеобщему хаосу, обнажил меч, отогнал мужчин от места, где лежала хозяйка дома, привел ее в чувство хлесткими хлопками по щекам и вытолкнул за дверь. Постоял у порога, наблюдая за потасовкой, прыгнул сам наперехват гостье, когда та была рядом, но гораздо сноровистее, чем решительно все постояльцы и проходимцы в зале, и в тот миг странница почувствовала, что ее настиг в воздухе горящий поцелуй.

Жар поймавшего ее поцелуя соперничал с его нежностью, так что любая девушка поняла бы, что ее целовал не один из посетителей заведения, движимый желанием плотским только. А руки, чьи прикосновения были прекрасны, и не имело значения, что они чересчур быстро спускались к тазу. Ведь неподдельная страсть открывает все двери женской души… Но странница выплыла из сладостных иллюзий, разомкнула веки и посмотрела в синие глаза стража, которому капля дождя упала на нос тогда, на воротах. Страж примкнул к губам самозванки еще раз, и так они и простояли среди бушующей битвы на самом крепком столе, покуда кто-то не бросил окурок дурманящей травы на залитую спиртным грязную и усеянную древесными щепками солому.

Огонь мгновенно охватил все деревянное, камни яростно раскалил; его языки лизнули и тут же перекинулись на стол, на котором странница утопала в объятиях стража и вкушала прелесть его губ. Тонула в разметавших ее волосы руках, испивала крепкое, мгновенно пьянящее вино поцелуя, грелась от широкой груди, притихшей рациональной частью сознания понимая, что страж готов был сгореть заживо в занимающемся под ними огне, лишь бы держать в руках ее. Было что-то романтичное в таком конце жизненного пути гостьи, что-то искупавшее содеянные в ее совсем недавнем прошлом грехи, но инстинкт самосохранения возобладал над чувствами, стоило древесному дыму защекотать ноздри и преисподней запылать под сапогами. Странница разорвала объятия, схватила запястье стража, стащила его со стола на пол и сквозь огонь и крики поспешила с ним к выходу.

Она наполнила грудь воздухом на улице, затем поняла, что в тех криках не слышала боли от ожогов. Повернулась и увидела повалившую вслед за ней и стражем из пылавшего заведения безумную, потерявшую человеческий вид, но необожженную толпу. В ту же минуту до ушей самозванки донеслись шлепки и уханье чего-то тяжелого — с такими звуками оно уходило под воду, — а к уже двум горевшим зданиям побежали от не таких далеких причалов люди с причудливыми приспособлениями с множеством шлангов на плечах.