Идя к страннице, всего два десятка шагов, вышибала нехотя признавался себе, что она была права насчет того, что в этом городе никто не заинтересуется ее смертью. Все в ней говорило, что она здесь в первый раз и не знает из городских и даже окрестных жителей никого, ни одного человека. Он понимал, что по какой-то своей подспудной причине не сделал смертельный бросок, а послал топорик только лишь в кружку с горячительным напитком в руке странницы.
Но все большая часть ума вышибалы понимала, пока он медленно, слишком медленно приближался к столу, что, даже полети топор в голову девчонке, его лезвие все равно раскололо бы один только сосуд с хмелем, и выглядело бы все это совершенно естественно. До вышибалы ныне доходило, что посетившая его заведение странница была не совсем человеком в привычном смысле этого слова. Она легко увернулась бы от броска, едва заслышав свист воздуха за спиной со стороны мгновенно и без скрипа раскрывшейся двери.
И вышибала отогнал от себя мысль о том, каковой была бы реакция девчонки, пойми она, что он попытался убить ее.
Кем она была? Что представляла собой, наделенная способностями, которые вышибала только сейчас начинал просматривать за ней в полной мере? Вот о чем думал мускулистый человек с широким шрамом на лбу, когда останавливался в двух шагах от гостьи — а она неотрывно смотрела на него.
Догадка о профессии самозванки вдруг заплясала в глазах вышибалы, и они раскрылись широко. На брови вышибалы обильно покатился холодный пот. Странница моментально распознала эту столь знакомую ей искру — много раз видела она сей всполох понимания в своей жизни. Она отметила капли влаги на лице вышибалы и достойно оценила храбрость, с которой такой смелый и такой жалкий в этот момент человек сделал последние шаги к ней на ногах, переставших у него гнуться.
Страннице совершенно разонравилось то, что она собралась сделать с вышибалой.
Что-то обхватило кисть гостьи. В ответ мягкий удар ладонью упал на хозяйку дома. Он ни капли не повредил лицо и фигуру ее, ибо странница представляла, как хозяйка дорожила ими. Тело попытавшейся остановить странницу девушки служило ей для добычи хлеба насущного, и то же самое можно было сказать обо всех остальных девушках и женщинах, что работали днем и ночью в знаменитом здании около порта.
От удара ладонью голова хозяйки закружилась, в ушах запищало и загрохотало. Кошмар перед глазами ее закачался, поблек и уплыл от нее в темноту. Хозяйка обмякла и распростерлась на соломе, упав с колен, на которых встала в мольбе. Странница отметила красиво разметавшиеся по соломе ее густые темно-каштановые волосы.
После этого удара страннице стало противно решительно все, что она делала тут. Ей и с самого начала не нравилось все это. Но она не считала, что могла остановиться и повернуть назад, даже если бы ей того захотелось. И она перевела взгляд на постояльцев заведения.
— Кто притронется к ней, раньше вот этого попадет на тот свет, — сказала гостья, длинным пальцем указав на вышибалу, а до этого ткнув ноготком себе под ноги, на хозяйку. — А ты клади руку на стол и кричи, ведь страшно будет. А не закричишь — я уйду. Вот так просто.
Вышибала подчинился. Усилием воли он очистил свое лицо от какого-либо выражения. Да и страх перед неизбежным (ведь он понимал, что не смог бы воспрепятствовать страннице; куда там, даже пять таких, как он, человек не управились бы с этим) у него отступил.
Беззвучно, в одном только своем уме, вышибала яростно проклинал человека, из-за которого светловолосая бестия вершила в заведении свои отвратительные дела. Даже сейчас вышибала продолжал считать, что странница пришла сюда по чью-то душу, но прибыла в место, где ее цели, кем бы она ни являлась, и духу никогда не бывало.
А если и бывало, и если он искусно прятался все это время среди присутствовавших, ничем не выдавая себя даже скиталице, то он был самым вертким и гнусным из известных долгой памяти вышибалы на таких людей мерзавцем.
— Выходи! — закричал в голос вышибала спрятавшемуся подлецу, на случай если он был тут, когда из воздуха, что ли, возник кинжал в руке гостьи и понесся к плоти вышибалы с обнаженным алкающим лезвием.
Но не пролилась кровь из разрезанной глотки вышибалы, не покатилось его отсеченное ухо по столу, а затем по полу, и нос остался на лице целым и невредимым, даже не оцарапанным гранью пролетевшего прямо мимо него острия. Все, что вышибала почувствовал, когда отзвучал удар металла о дерево, было холодом между указательным и средним пальцами лежавшей на столе его ладони.
Вышибала посмотрел на свою руку, провел взглядом от предплечья к ладони и увидел чуть наклонно вошедший в столешницу, аккуратно, через щель между его пальцами, кинжал гостьи — а тот подрагивал на пружинистом лезвии, ловил блики света из окон и от огоньков свечей.
Вышибала не издал ни звука. Он почему-то чувствовал, что этот удар не заденет его. И так оно и оказалось.
Тогда странница буркнула что-то о мужестве людском, выпустила рукоять кинжала и пошла в сторону двери.