Ищи меня в отражениях

До сих пор я никого никогда не любил. Был уверен, что не способен. Злость, страх, печаль, радость, удовольствие — любые эмоции, но не эта. Ведь для меня любовь материальна. У нее есть вкус, запах, цвет и даже плотность. Любовь всегда теплая, иногда горячая, а, бывает, и обжигающая. Встречал таких влюбленных, что кипят, как гейзеры. Я никогда не думал о любви, как о чувстве, которое когда-нибудь смогу испытать. Хотя едой тоже не привык ее называть. Любовь для меня — источник физической силы и, конечно, острого удовольствия.

И как проглядел? Будь я человеком, догадался бы сразу. Хотя с людьми все проще. Чуть в них зародилось чувство симпатии или самой малейшей влюбленности, начинают излучать энергию. Моя же энергия оставалась при мне. Уж я бы заметил утечку.

И все-таки я влюблен… Уверен на все сто! Какая, к черту, математика, когда весь мир изменился!

Математичке в конце концов надоел мой безучастный вид. Невнимание к предмету она никому не спускала. Со мной она осторожничала, все присматривалась, соображая, что я такое. Но сегодня моя наглость ее выбесила, Наталья Георгиевна сорвалась.

Нет уж, этот номер не пройдет!

Не успела паучиха подойти, я встал, иронично улыбнулся и пошел из класса. У одноклассников челюсти отвисли.

Из школы я направился прямиком в Никитский. Если воспиталка спросит, чего так рано явился, просто скажу, выгнали с урока. И ничего мне не сделают.

Прошмыгнуть незаметно не получилось. Пересекая холл, столкнулся не с кем-нибудь, а с самим директором. Юрий Михайлович навис надо мной, как гора.

— Что, Тимофей, так рано явился? Я тебя только к ночи ждал. Тут из школы звонили, говорят, ты довел учителя до нервного срыва, — ноздри директора вздрагивали. — Объяснитесь, молодой человек!

Я вздохнул и принял самый благожелательный вид.

— С урока выгнали.

— Нет, ты ушел с урока. Тебя никто не отпускал. В чем дело?

— Ну, дело в том, что математичке очень хочется, чтобы ее боялись… а я с крючка сорвался… В этом все дело.

— Что значит, с крючка сорвался?

— Ну, говорю же, ей надо, чтобы боялись, а я не боюсь. И она злится…

— Вот оно что? Дерзим, значит! Думаешь, особенный, и у тебя здесь привилегированное положение? — Юрий Михайлович осекся. Его пушистые брови соединились на переносице. — Так вот, — продолжал он, еще больше раздражаясь, — ты наказан. Иди в свою комнату и занимайся математикой. Решишь все задачи к параграфу двадцать и двадцать один. Вечером лично приду проверить. А завтра в школе отдашь тетрадь с решениями Наталье Георгиевне. Отправляйся.

Вот гадство! Какого рожна им всем надо? И когда решать эти поганые уравнения, если Надя обещала прийти?

Я уныло кивнул и поплелся к себе.

К счастью, в комнате было пусто. Я плюхнулся за рабочий стол, достал учебник алгебры и со всей дури хлестанул им о столешницу. Потом все-таки решил открыть параграф и взвесить кучу навоза, которой меня придавило. Оказалось, все даже хуже, чем думал. За параграфом номер двадцать шли пятнадцать задач, три из которых отмечены значком повышенной сложности. Параграф двадцать один поверг меня в ступор. Еще не пройденный материал на три страницы с заданием из семнадцати упражнений в конце. Я запустил пальцы в волосы и отчаянно поскреб затылок. Вундеркиндом я никогда не был, а потому решить все, что потребовала математичка, просто нереально, даже если начну прямо сейчас и просижу за уроками до утра. Стоит ли вообще браться? Ну, что они сделают? Переведут в другую школу? Зараза…

Я достал ручку и уставился в учебник.

Время тянулось мучительно долго. Мои потуги сосредоточиться на решении алгебраических уравнений неизменно заканчивались созерцанием дохлой мухи между оконными рамами. Она лежала в пыли кверху лапками, подрагивая, когда порывы ветра задували в щели. Этой твари совершенно наплевать на мои переживания, для нее все давно закончилось.

Так тошно, хоть на стену лезь!

Сколько бы не старался, результат вряд ли изменится. Я все равно не успею сделать эти чертовы задания, и проблем не избежать.

Я записывал решение задачи номер десять, как вдруг почувствовал, за мной кто-то наблюдает. Повернувшись, встретился со своим отражением в зеркале, и тут только заметил Надю, уютно устроившуюся на соседнем стуле. Она с интересом заглядывала в мою тетрадь.

— Давно ты тут? — я заулыбался, чувствуя себя счастливым болваном.

— Да так, пару минут. Ты уроки делаешь?

— Э… наказание отрабатываю, — я быстро поднялся и подошел к зеркалу почти вплотную. — Привет. — Рука машинально взметнулась в приветствии. Идиотская улыбка никак не сходила с губ, хоть я и старался придать физиономии непринужденный вид. И кто мне внушил эту чушь, что вампиры всегда неотразимы? Более нелепо никогда не выглядел. Но Надя, похоже, не замечала.

— Привет, — хрустальными колокольчиком прозвучал голос, и она прикоснулась прохладными пальцами к моей ладони.

А потом ее ресницы дрогнули, и взгляд поплыл в сторону. Наши руки разлучились.

— Что за наказание?

— А, неважно! — отмахнулся я. — Лучше расскажи, где сегодня была.

— Гуляла.

— Просто гуляла?

— Да нет… Гуляла по Риму. Колизей видела!