Это написал кто-то из авторов Голубой волны, пока на них не прошла мода и не обрушились репрессии, Ледни или Боб Линч. Ле Саж неоднократно задумывался о судьбе этих поэтов, когда уровень продаж его произведений снижался. Часть его мозга, как обычно, замкнулась на меланхолических размышлениях, пока губы, шевелясь, словно автомат, продолжали рассказывать о том, как много он потерял, пока жил вдали от родной Гейомии, её неприхотливого быта, скромных трудолюбивых граждан и красот первозданной природы.
Уже произнося последнюю фразу, он напомнил себе, что оговорился – на здешней суше почти не осталось мест, не занятых мегаполисом Туфа, не то что «первозданной природы». Впрочем, никто особо не обращал внимания на подобную чушь – её можно с успехом молоть часами или десятками страниц, как показывал его опыт, лишь бы имелась реклама и порождаемый ею спрос. Спрос на любую инопланетную чушь явно существовал. Он обещает открыть им ворота в другие миры – и это главное.
– Чему будет посвящён ваш следующий роман?
Настало время вопросов зала, поправил себя Ле Саж и обратился к аудитории. Спрашивало чуть пританцовывавшее на задних лапах существо в коротких штанах, клетчатой жилетке и кепке, более всего походившее на доберман-пинчера. Чувствовалось, пинчероиду требуются немалые усилия, чтобы поддерживать вертикальное положение. Слова, к которым примешивалось рычание, журналист произносил отрывисто, словно вот-вот не выдержит и перейдёт на лай.
Баркерианин, прибывший несколькими днями ранее, числился репортёром «Орион Пресс» и работал, как сообщили Ле Сажу, на косморазведку.
Ле Саж посмотрел в оранжевые глаза баркерианина. Там читалась подавленная агрессия и постоянный, навязчивый страх, что его подлинную сущность разоблачат. Ещё несколько столетий назад предки пинчероида охотились на человекоподобных обезьян. Стремясь контролировать развитие последних, Конфедерация признала разумными обе расы и следила за соблюдением мира и обоюдным уважением прав. Ле Саж улыбнулся хищнику – всем было отлично известно, что пинчероиды являются отличной, послушной прислугой Конфедерации.
– Я ещё не решил, но, полагаю, вы вправе рассчитывать на микроэкземпляр с моим личным вензелем и адресованным непосредственно вам предисловием.
– Благодарю, – пинчероид всеми силами старался демонстрировать покорность, всё же его клыки, не менее пяти сантиметров длиной, угрожающе лязгнули.
Ле Саж вспомнил, что ему напоминает это выражение морды – или лица – именно так смотрел на него литературный агент, возвращая последний роман, «Колдун и воин».
– В таком стиле пишет Румок – вульгарность, примитив и насилие, ты сам это неоднократно заявлял.
Ле Саж придал лицу весёлое, располагающее к себе отношение.
– Его романы хорошо продаются, потому что в них много крови, ты сам это неоднократно заявлял.
Раздражение Хью, его давнего друга и литературного агента, на сей раз стало нескрываемым. Ему было не до шуток, а может, у него просто выдался трудный денёк.
– Румока читают его читатели, а твои – Румока не читают. Если ты им напишешь что-то в стиле Румока, они этого читать не станут, а читатели Румока попросту рассмеются. Роже, если у тебя кризис, не забивай мне базу данных разной дрянью, а возьми отпуск, отдохни… Может, напишешь двенадцатую часть «Без памяти, но жесток»?
– Я устал от насилия и жестокости.
– Вот видишь, тебе нужно отдохнуть.
– …
– Перезвони мне.
Ле Саж обратил внимание на движение в зале. Какой-то русоволосый юноша, махая рукой, пытался привлечь к себе внимание; окружённый плотными, угрюмыми людьми в штатском, но с заметной военной выправкой, он, даже привстав на носках, едва выглядывал из-за их спин. Роже почувствовал, что сейчас ему предстоит принять участие в политической жизни Гейомии.
– Вот там я вижу кого-то, кто очень хочет… Если возможно, пожалуйста…
– Благодарю. – Ряды костюмов одинакового покроя расступились, нехотя ворочая головами, коротко постриженными на один манер, и парень, тряхнув русыми кудрями, словно оружием, сделал шаг вперёд.