Иррегулярный интеллект

– Добрый вечер, уважаемые граждане. – Светский раут, ограниченный небольшим кругом избранных лиц, был посвящён исключительно одной теме – Революции. Тайна, окружавшая собрание, сохранялась простейшим способом, применяемом фокусниками – всё делалось на виду у зрителей и с их разрешения. Ле Саж, впрочем, не чувствовал себя ни фокусником, ни заговорщиком, и у него вновь начали потеть ладони.

Он обвёл взглядом собравшихся.

Пинчероид из «Орион Пресс», которого звали Дейб, сидел на кушетке, нисколько не смущаясь того, что люди назвали бы наготой. Он поселился в соседнем номере и, судя по всему, взял на себя функции телохранителя Ле Сажа.

Николас Никод, или Ни-Ни, ректор одного из столичных вузов, стоял с коктейлем в руках посреди комнаты. Никод был низкого роста, поэтому стремился доминировать над окружающими, используя для этого разнообразные психологические уловки: когда все садились, он стоял, выпрямившись и приосанившись. Когда все стояли, он садился в кресло и требовал внимания, вынуждая присутствующих сесть, поскольку предстоит разговор на важную тему. И как только все садились, он вставал и продолжал говорить, то и дело пронзая вызвавших его недовольство острым, как рапира, взглядом. Ле Саж заподозрил, что необычные усы, постриженные «щёточкой», Никод также носит с целью создания впечатления о себе, как о человеке необычном, вернее, экстраординарном – да почему бы просто не исключительном, даже выдающемся… небожителе?..

Гарф Гаспар, выигравший несколько престижных турниров в неэвклидовы шахматы, слыл местной спортивной знаменитостью; ему недавно исполнилось сорок лет, и он прославился практически полным отсутствием хорошего тона, манер и воспитания. Более заносчивого человека было трудно себе представить. Сейчас он полулежал на диване, широко раздвинув ноги и запрокинув массивную, округлую голову. Непринуждённо вытянутые в стороны руки растянули ворот его рубахи, демонстрируя обнажённую грудь, покрытую курчавыми седеющими волосами. Ле Саж подумал, что заработков Гаспара как шахматиста, должно быть, недостаточно для того, чтобы оплатить дорогостоящую процедуру генного омоложения; возможно, материальные затруднения и стали одной из причин его участия в Революции.

Словно почувствовав, что на него смотрят, Гаспар осмотрелся и нашёл взгляд Ле Сажа прежде, чем тот успел отвернуться. Чуть улыбнувшись краешками толстых губ, он приподнял свой стакан, наполненный бренди; не оставалось ничего другого, кроме как улыбнуться ему в ответ и поприветствовать тем же жестом.

Русоволосый парень, которого на днях арестовала Специальная Служба, сидел в кресле напротив Гаспара; на нём были всё те же джинсы, только клетчатую рубашку навыпуск он сменил на кожаный пиджак. Белая шёлковая рубашка и галстук-шнурок дополняли его образ жиголо. Русые волосы, покорившие публику своей непокорностью, сейчас были зализаны лаком и уложены в хвостик, стянутый заколкой с каким-то сверкающим камнем, слишком крупным, чтобы быть драгоценным. Этого парня звали Вик Шимрон, и он действительно работал жиголо в этом самом отеле; доступ к его услугам открывался при наборе кодового имени «Лаванда».

Ле Саж пристально перевёл взгляд на единственную женщину в их компании. Она производила впечатление умственно отсталой, хотя, возможно, это впечатление было ошибочным – ведь она могла вырасти в хлеву, где её научили общаться исключительно при помощи слов «ну» и «э». Девушку звали Френни; одетая в длинное платье, она находилась в дальнем углу, где тени скрадывали её неуклюжую фигуру; высокая, ещё сохранявшая черты подростковой угловатости, она, тем не менее, уже начала понемногу заплывать молодым жирком.

Её присутствие здесь было не вполне понятно Ле Сажу; Шимрон, который привёл её, сказал только, что Френни связана с неким Морридом, обладающим значительным влиянием в преступном мире Туфы.

– Уважаемые граждане…

– Это отвратительное обращение – первое, что я повелю запретить, когда мы скинем правительство Рихтера! – тут же высказался Гаспар. – У нас не будет никакой лжи и коррупции, и мы честно будем называть господ господами!

Судя по реакции окружающих, это мнение разделяли и остальные заговорщики. Для Ле Сажа такой поворот событий стал неожиданностью.

– А демократия, равноправие – вы ведь этого добиваетесь? – Он искренне надеялся, что исказившая его лицо гримаса выражает недоумение и восторг одновременно.

– Ах, Ле Саж, – махнул на него рукой Гаспар, – не будьте ребёнком. Это лишь лозунги, необходимые для того, чтобы увлечь массы. Деление на Регуляров и Иррегуляров давно изжило себя, фактически наше общество разделено на Господ и Лакеев, и мы лишь хотим придать этому процессу более официальную форму.

Такой цинизм удивил даже Ле Сажа, привыкшего рисовать портреты злодеев вполне чёрными красками.

– Вы – благородный человек, Роже, – умиротворяюще поднял свободную руку Гаспар, заподозривший, что сказал лишнее. – Вы, как и все иностранцы, конечно, всегда будете в почёте здесь, вы узнаете, что такое подлинное гейомское гостеприимство и уважение к господам…