Иные земли

Над ее головой парили многоэтажные здания, увенчанные шпилями, башни с часами, причудливые механизмы, состоящие из сотен шестеренок, рычагов, грузов. Изогнутые дорожки, тускло мерцающие фонари, механические повозки – Артем жадно впился в них взглядом, но призрачное видение не позволяло понять, как именно они работали. Суетливые люди и файели, одетые совсем не так, как в городе Тофф. Скорость, дым из труб, вращение шестерней, механические многосуставчатые лапы, увенчанные кабинами с пассажирами внутри…

– После его гибели все ушло под землю.

Призрачный город пошатнулся. Провалились куда-то дома, бессильно упали суставчатые лапы. Покатились, гонясь друг за другом, гигантские шестерни.

– Говорят, город все еще там, ждет, когда иной бог позовет его из глубины и возродит к жизни. А здесь когда-то было его святилище, главная площадь. Видишь, ничего не растет, кроме мха? Его дети приходили сюда, но уже давно никто не приходит. С ним все еще хуже, чем с Аждая. Хоть кто-то продолжает верить в ушедшего бога – но кто будет верить в погибшего? Теперь с Диаром остались разве что глубокие старики, которым поздно менять свой путь.

– Можно поменять одного бога на другого?

– Такое случается, – неохотно признала Дайна. – Но веры нет тому, кто предал раз. Не любой бог примет отступника. Тофф, например, неразборчива… И именно потому сейчас ее паства – самая большая. Но это пока.

Они помолчали.

– Именно слуга Аждая вернул миру Гинн, – сказала Дайна, и в ее голосе Артем услышал и благодарность, и зависть, и восторг. – И именно ты помог ему вернуться… Если бы не ты, наша вера превратилась бы в ничто – как город Диара, над которым мы сейчас сидим. Ты, чужак, оказался более предан Аждая, чем многие здесь. И он, я знаю, отблагодарит тебя.

– Ну, спасибо… – неловко пробормотал Артем, но она не слушала.

– Я тоже хочу отблагодарить тебя, – сказала она и вдруг – так быстро, что он не успел понять, что происходит, – прижалась губами к его губам. Он попытался сказать ей – еще сам не понял что, – приоткрыл губы, но она не отстранилась, а только поцеловала его крепче.

– Дайна, – прошептал он, чувствуя зарождение жара, грозящего испепелить его, – прости, но я…

Жар был рыжего цвета – цвета солнца, осенних листьев, лисьего хвоста, мелькнувшей в памяти пушистой косы.

– Я… не могу… Я…

Ее золотистые глаза внимательно смотрели на него – очень близко. Теперь она вдруг показалась ему более юной, чем обычно, – почти ровесницей, – хотя он и знал, что она старше его по меньшей мере года на четыре.

– Дело в том, что я… я…

Дайна махнула рукой и улыбнулась:

– Я знаю. Я же видящая, забыл? Не усложняй все слишком сильно, ладно? Все это неважно. Мы оба принадлежим Аждая. И сейчас нас двое. У Диара нас никто не увидит. Это будет секрет. Здесь он и останется.

Артем собирался сказать ей, что не знает, что делать, – а еще о Кае и о том, что он совсем не уверен в том, чего хочет на самом деле, а еще о том, что его пугает то, как она смотрит на него, и то, как быстро ее пальцы распутывают завязки.

Он хотел объяснить ей – так, чтобы не обидеть, – почему то, чего она ждет, никогда не может и не должно случиться…

Но почему-то не сказал ничего. Язык будто прилип к небу. Дайна обняла его, и он вдруг почувствовал, что говорить не хочет – хочет смириться, отдаться этому непонятному, бурному, чужому течению – дать ему увлечь себя и увидеть, к чему это приведет.

Позднее, вспоминая о случившемся, Артем признавал, что не знал, куда девать ноги и руки, не понимал, что именно делает, был неуклюжим и, наверное, смешным. Но Дайна не смеялась – и он был ей за это благодарен. Она-то знала, что делает; струилась как река, трепетала как рыбка, обволакивала как дым. Ее золотистые глаза казались затуманенными, и над белоснежными волосами парили, сплетаясь друг с другом, призрачные фигурки. Она была как будто в трансе, и на миг в сознании Артема мелькнула – и тут же пропала – мысль о том, что она и не видит его, что ей все равно, кто рядом с ней – он или кто-то другой…

Но мысль улетела быстро, сгорела в снедающем его лихорадочно разгорающемся жаре. Пока жар не стал нестерпимым, он успел в последний раз испугаться: что же он делает? Но в ответ на дрожащую, жалкую мысль поднялось внутри что-то жадное, и злое, и торжествующее: что хочу, то и делаю. Могу выбрать – и быть выбранным, могу быть взрослым и сильным и решать сам – никто не запретит.

Мысль о Кае пропала в вихре этого жара первой – он простился с ней без сожаления и стыда. Потом у него будет много времени раскаяться, подумать – предательство он совершил или нет?.. А если да – кого именно предал?

На мгновение его взгляд, лихорадочно мечущийся из стороны в сторону, коснулся покрытого мхом лика Диара – и Артему показалось, что каменные глаза сверкнули живой и хитрой влагой.