Invisible Doctrine: The Secret History of Neoliberalism

Что же означает свобода в данном случае? Свобода от профсоюзов и коллективных переговоров означает свободу для боссов подавлять заработную плату. Свобода от регулирования означает свободу эксплуатировать и подвергать опасности рабочих, отравлять реки, подделывать продукты питания, разрабатывать экзотические финансовые инструменты, взимать непомерные проценты. Она приводит к крушениям поездов - как в прямом, так и в переносном смысле - начиная с недавней череды аварий с разливом токсичных веществ на американском Среднем Западе, и заканчивая финансовыми крахами и спасением банков, которые мы, похоже, приняли как неизбежный факт экономической жизни. Свобода от налогообложения - которая, по определению, предполагает перераспределение богатства - уничтожает важнейший механизм, помогающий бедным вырваться из нищеты. Прославляемая неолибералами "свобода ", которая звучит так заманчиво, когда выражается в общих чертах, оказывается свободой для щуки, а не для мелюзги.

Хайек верил или утверждал, что верит, что "рынок" автоматически защитит общество от тирании и крепостного права. Но "рыночные силы", которые он так почитал, должны были управляться - как и было с самого начала при капитализме - и обеспечиваться государством.

Культуролог Стивен Меткалф отмечает, что "именно это и делает неолиберализм "нео". Он утверждает, что предыдущие доктрины, такие как "классический либерализм" или "экономика laissez-faire", как и неолиберализм, пропагандировали "свободный" рынок и минимальное государство. Купцы, начиная с XVII века, требовали от правительств оставить их в покое - laissez-nous faire. Но неолиберализм сформировался в другую эпоху, когда большинство взрослых людей уже имели право голоса. Он признал, что в условиях повсеместного сопротивления государству придется вмешаться, чтобы навязать желаемые политические результаты нежелающему этого населению, освободить "рынок" от демократии.

Как показала Наоми Кляйн в своей книге "Доктрина шока", неолиберализм часто навязывался людям во время больших кризисов: в моменты, когда они были слишком отвлечены, чтобы сопротивляться или даже замечать новую политику, которую правительства подсовывали им под дверь. Например, он был введен силой после переворота Пиночета в Чили в 1973 году. Она усилилась после американского вторжения в Ирак в 2003 году, когда администрация США захватила и приватизировала активы страны. Она была применена в 2005 году, после урагана "Катрина" в Новом Орлеане. Когда разразилась катастрофа, приведшая к гибели тысяч людей и огромным разрушениям окружающей среды, Милтон Фридман заметил: "Большинство школ Нового Орлеана лежат в руинах, как и дома детей, которые в них учились. Дети теперь разбросаны по всей стране. Это трагедия. Но это и возможность радикально реформировать систему образования".

Переворот Аугусто Пиночета в Чили многие считают открытием глобальной неолиберальной эры. В 1970-е годы неолиберальные идеи и политика все больше определяли повестку дня международных финансовых институтов, включая Всемирный банк и Международный валютный фонд, которые навязывали неолиберальную экономику задолжавшим странам Африки, Латинской Америки и Азии. В обмен на облегчение долгового бремени или кредиты требовались "программы структурной перестройки", которые включали приватизацию, дерегулирование, либерализацию торговли, отказ от контроля за движением капитала и "жесткую бюджетную экономию", означавшую сокращение государственных расходов на здравоохранение, образование и другие общественные услуги. Эти решения навязывались без права голоса населения: у более бедных стран не было другого выбора, кроме как выполнять их, независимо от мнения их населения.

Другими словами, когда неолиберальная политика не могла быть навязана внутри страны, она навязывалась на международном уровне. Недоброжелательные страны также оказались подчинены прихотям крупного бизнеса, поскольку по всему миру появились оффшорные суды под руководством корпоративных юристов, позволяющие корпорациям судиться с государствами, если им не нравится законодательство, принятое их парламентом или конгрессом. Например, правительство или парламент может объявить, что нефтяным компаниям будет запрещено бурить в прибрежных водах. Или что сигаретным компаниям больше не будет разрешено рекламировать свои товары. Или что фармацевтические корпорации больше не могут устанавливать абсурдные цены на лекарства, которые они продают службе здравоохранения. Независимо от того, что эти решения были приняты избранными представителями, оффшорная арбитражная система, известная как Investor State Dispute Settlement (ISDS), позволяет этим "пострадавшим" корпорациям подавать на страну в суд. Если страна проигрывает, ее демократические решения отменяются - вот вам и национальный суверенитет. Корпорации зачастую обладают большей суверенной властью, чем государства.