Интернат

Паша утвердительно кивает.

– Шахту нашу знаешь? – показывает военный за окно.

– Ну, – утвердительно отвечает Паша.

– Так я там работал, – объясняет металлоголовый. – До войны, – уточняет. – Десять лет, – прибавляет. – Десять лет назад приехал сюда, – говорит он, но откуда приехал, – не говорит.

– Откуда приехал? – спрашивает его Паша.

Военный в ответ доброжелательно улыбается. Не слышит. Или делает вид, что не слышит.

– Ясно, – говорит на это Паша.

Ну а что ещё на это скажешь?

– Ты дома был? – спрашивает Паша.

– Что? – насторожённо переспрашивает военный.

– Дома, говорю, был? Заходил к своим? – спрашивает Паша медленно.

Военный замирает. И взгляд его застывает, словно разлитое в формы олово. Не нужно было про это спрашивать, догадывается Паша.

– Да нет никого дома, – говорит военный. – Уехали все.

Куда уехали – опять не говорит. Но Паша на этот раз и не спрашивает.

– Уехали, вот, – повторяет металлоголовый. – А я в музее был, утром. Ты учитель, да?

– Учитель, – громко соглашается Паша.

– Возьмёшь это с собой, – говорит металлоголовый.

И лезет куда-то под кресло, роется в железе, находит сумку от противогаза, достаёт оттуда нож, суёт его Паше рукояткой вперёд, продолжает копаться дальше. Паша держит в руках нож, замечает на лезвии рыжие сгустки крови и думает: что же он ещё достанет? А военный достаёт что-то тяжёлое, завёрнутое в газету с рекламными объявлениями, и Паша понимает, что это может быть что угодно: возможно, кусок динамита, возможно, вырезанная вот этим ножом печень неприятеля – что угодно. Военный не спеша разворачивает свёрток, слой за слоем, будто срывает бинты с засохшей раны, и достаёт оттуда кусок угля, облепленный влажным грунтом.

– Знаешь, что это? – кричит, суя кусок Паше под нос.

– Уголь? – недоверчиво спрашивает Паша.

– Уголь! – кричит, не соглашаясь, военный. – Дай сюда!

Забирает у Паши нож и начинает счищать с камня налипшую землю. Затем протягивает камень Паше.

– Видишь? – спрашивает.

Паша присматривается в сумраке, поправляет очки. Камень и камень.

– Не вижу, – признаётся.

– Папоротник, – кричит военный. – Это папоротник.

Паша возвращается к разбитому окну и под густым жёлтым светом луны замечает узоры – еле заметные, словно прорисованные грифелем, вытесненные на твёрдой каменной поверхности. Трогает пальцами и чувствует эти холодные каменные рубцы, чувствует тонкие впадины и срезы на поверхности камня. Какие удивительные рисунки, думает, кто мог всё это начертить?

– Это папоротник, – повторяет металлоголовый. – Ему миллион лет. Вот тебе сколько лет? – спрашивает он Пашу.

– Тридцать пять, – растерянно отвечает Паша.

– А ему – миллион, – напоминает военный.

– И шо? – не понимает Паша.

– И хоть бы шо, – объясняет ему военный, как маленькому. – Миллион. Мы с тобой ещё не родились, а ему уже был миллион лет. Мы с тобой сдохнем, а он и дальше будет где-нибудь лежать. История, понимаешь? Вот это – история. А мы с тобой – не история: сегодня мы есть, завтра нас не будет. Это я в музее взял, – объясняет.

– Для чего? – не понимает Паша.

– Для чего что? – с нажимом переспрашивает его военный.

– Для чего взял? – поясняет Паша. – Пусть бы лежал в музее.

– Так нет музея, – терпеливо кричит ему военный. – Разбили его. Один мусор остался. Да и тот расплавился. А вот папоротник уцелел. Ты же учитель, правда? – переспрашивает он, словно забыл.

– Ну, – отвечает Паша раздражённо.

– Возьми, – показывает военный на камень. – У вас же там есть какой-нибудь музей. Или кабинет географии. Пусть там будет. Ему же миллион лет. Не гнить же ему в земле. Ладно?

– Ладно, – кричит Паша.

– Возьмёшь?

– Возьму.

– Ну, спасибо, – с облегчением выдыхает металлоголовый, прячет нож куда-то под кресло и вытирает руки мокрой газетной бумагой. – Спасибо.

Выходят на воздух. Паша трогает малого за плечо. Тот вопросительно поднимает голову, мол, как там, поговорили?

– Поговорили, – объясняет Паша. – Поговорили. Военный подходит, молча жмёт обоим руки. Паша хочет что-то сказать на прощание, но слов не находит, бросает камень в рюкзак, кладёт ладонь малому на плечо, подталкивает вперёд. А когда уже отходят, военный кричит им в спину:

– У меня тётка в музее работала, – кричит. – Теперь вот не будет музея.

– Плохо, – говорит Паша тихо.

– Плохо? – неожиданно понимает его военный.

– Плохо, – не возражает Паша.

– Дальше хуже будет, – заверяет его военный. Поднимается обратно в салон маршрутки, садится у окна, прячет голову в шубу. Спит, догадывается Паша. Или плачет.