Интернат

– Значь так, – говорит сорванным командирским голосом, – как и обещали, – показывает на кухню. – Организовываем, – говорит, – приём пищи. Еражданского населения, – добавляет деловито. – Вы, значь, уважаемый представитель общественности, этим и займитесь. Такие, значь, инструкции, – говорит. – Из центра, – добавляет.

Бойцы смотрят на Пашу с ненавистью. Мол, если бы не этот мудак, отсыпались бы, не мокли тут, на этой богом забытой привокзальной. Паша ловит на себе эти взгляды, полные справедливого негодования, но деваться некуда: назвался представителем общественности – обеспечивай бесперебойный приём пищи. Чем он и начинает заниматься. Возвращается в зал, где его сразу же обступает толпа женщин – мокрых, недоверчивых, молчащих, но уже в этой молчанке Паша чувствует претензии и недовольство. Так что сам решительно поднимает руку и начинает говорить.

– Значь так, – говорит, – инструкции, как и обещали, – говорит. – Приём пищи, – добавляет, – гражданского населения, – уточняет. Женщины слушают, не перебивают. Паше кажется, что его просто не понимают, какими-то не теми словами он говорит. Опускает руку, поправляет очки.

– Послушайте, – говорит устало. – Там, – показывает за окно, – можно поесть. У кого есть посуда – подходите.

– Автобусы будут? – так же устало спрашивает его женщина в траурном платке.

– Обещали, – отвечает Паша.

– Из центра? – спрашивает женщина.

– Из центра, – не возражает Паша.

Женщины тянутся на улицу, прикрываются от дождя кто чем может, идут под навес, протягивают пустые посудины. Боец в грязном белом халате и резиновых перчатках щедро накладывает какую-то мокрую кашу с кусками тёмного мяса. Другой разливает чай в кружки и термосы. Всем хватит, смеётся он, всем, бабоньки, хватит. Женщины не реагируют, даже не плачут. Холодно, мокро, хочется есть. Берут свою пайку, бегут под потоком воды назад, в помещение вокзала. Паша стоит на ступеньках, делает вид, что контролирует процесс. Малой нырнул в толпу, нарыл где-то одноразовую тарелку, прибегает с кашей. Половину глотает сам – жадно и быстро, как утка, – остальное суёт Паше. Тот сначала отнекивается, мол, не голодный, но не выдерживает, берёт ложку, быстро доедает за малым. Сразу же чувствует, как давно не ел, как проголодался. Устало прислоняется спиной к колонне, разглядывает толпу сквозь дождь. Женщины проходят мимо него, кое-кто кивает ему, как старому знакомому, мол, всё нормально, спасибо, едим. Смотрят на него, как на главного. Может правда думают, что он тут за что-то отвечает. К тому же Елисеич общается только с ним – исключительно, подчёркнуто. Подходит, потирает зябко руки, завершаем, говорит, приём пищи, согласно инструкциям.

Осуществили, охотно соглашается Паша, чего там. Автобус когда будет? Будет, неохотно отвечает Алексей Елисеич, нервно подёргивая толстой щекой, точно по графику подачи. Ну и хорошо, отвечает на это Паша, ну и зашибись.

Бойцы стоят поодаль, смотрят на мокрую очередь, состоящую из одних женщин, пытаются как-то поднять боевой дух, разрядить, так сказать, хуёвую атмосферу, шутят, подсмеиваются друг над другом. Но женщин это только пугает: ничего хорошего они от военных не ждут, хватают свою еду, бегут назад, в здание вокзала. На Пашу бойцы по-прежнему посматривают недобро, мол, местный, а не воюет, бабами прикрывается. Что-то друг другу нашёптывают, сами же и смеются, показывая молодые сильные зубы. Паша стойко делает вид, что его это не касается. Стоит, подпирает колонну, слушает, как вверху над ним бормочут промерзшие голуби. Из-под навеса выходит один из бойцов – молодой, лет двадцати, светловолосый, аккуратный. Начищенные берцы. Да что там берцы – даже ногти подстрижены. Полноватый, правда. Белый маскхалат, чёрная пуховая куртка. На пингвина похож, думает Паша: черный верх, белый низ. И старая офицерская планшетка через плечо. Наверное, политрук. Поднимается по ступенькам к Паше, перебрасывает планшет за спину, достаёт из кармана яблоко, протягивает малому. Малой смотрит на него пренебрежительно, но яблоко берёт и сразу же начинает грызть, демонстративно не поблагодарив. Боец-пингвин смотрит на него, но не выдержав взгляда малого, поворачивается к Паше.

– Что, бать? – спрашивает деловито. – Как обстановка?

Говорит грамотно, без акцента, сразу понятно, что не местный. Хочет понять настрой мирного населения.

– Обстановка как обстановка, – отвечает Паша. Ну а что ему ещё ответить?

– Тяжело было? – продолжает спрашивать пингвин.

– В смысле? – не понимает его Паша.

– Ну под этими, – кивает пингвин головой на север, – тяжело было?

Малой тоже поднимает голову к Паше, мол, ну-ка, ну-ка, тяжело тебе было или нет? И голуби вверху, похоже, тоже высовывают свои клювы, прислушиваясь, что же он ответит.

– Тут женщины и дети, – осторожно говорит Паша. – Им тяжело.

– Ясно, – с пониманием кивает головой пингвин. – Ну ничего, прорвёмся, отстроимся. Твой? – показывает на малого.

– Племянник, – сразу предупреждает Паша.

– Где твой папа? – пингвин наклоняется к малому. Спрашивает дружелюбно, но смотрит придирчиво, ничего не пропустит.