Интернат

Но чемоданы, откуда чемоданы? И не было у них никогда никаких чемоданов. Родители, когда были моложе, никуда не ездили, нигде не отдыхали. Паша вспоминает разве что одно лето, в начале девяностых, он школьник, сестра ходит с ним в один класс, у родителей летний отпуск, вернее, не так: у родителей исчезает работа, она ничего не даёт, хотя они продолжают по утрам ходить на станцию, как проклятые, как заведённые. Станция пустая, железнодорожные пути быстро зарастают травой. Страна стремительно изменилась, а вот они все – её граждане, обитатели отдельно взятого железнодорожного узла, – поменяться не смогли, не было в них заложено таких механизмов. Так и ходили на работу, за которую не платили. Просто потому, что привыкли ходить всю жизнь. Встаёшь утром и, как галерный раб, двигаешь в депо. А депо стоит, как обчищенный пиратами парусник: одни лишь стены и партийные на них лозунги. И работники стоят под этими лозунгами и рады бы выполнять и перевыполнять, идти навстречу и брать обязательства, только вот никому их обязательства теперь не нужны, и навстречу им никто не пойдёт в ближайшее время, и только голуби, которых неожиданно стало так много, летают дружными стаями от станции к городу, от комбината к посёлку в поисках счастья и дармовой жрачки. А летом как-то так складывается, что мама получает путёвку в санаторий, расположенный в соседнем городке, в сосновом лесу, возле речки, и всё это выглядит просто нереально: они уже давно ничего не получают, хотя продолжают на что-то надеяться. Потому что привыкли именно так: горбатиться и что-то за это получать. Но в последние годы не получали ничего, хотя и дальше готовы были горбатиться, и это разрушало все устоявшиеся представления о том, как должно быть, какими должны быть основы справедливой жизни. Ага, и вот эта путёвка, и они сначала собираются ехать всей семьёй, и Паша как-то по-взрослому радуется и готовится – вот, думает, он уже взрослый, сколько ему? Как сейчас малому, лет тринадцать. И он должен собрать свои вещи. И конечно, никаких чемоданов у них нет, есть лишь какие-то истрёпанные сумки, с которыми отец ходит на базар. Паше дают такую сумку и говорят, чтобы он подумал, что ему понадобится на отдыхе, чтоб ничего не забыл, чтоб повёл себя, как взрослый. Паша долго перекладывает вещи, переносит их из шкафа из комнаты родителей в их детскую, кладёт на кровать, перебирает. Он будет там заниматься спортом, ему нужна спортивная одежда. Но также он будет ходить по лесу, поэтому ему нужно что-то удобное и практичное. Да и тёплый свитер тоже не стоит забывать. И он всё это старательно упаковывает, докидывает туда футболок и носков, кладёт любимые детективы. Потом, стесняясь, пихает в самый низ, под носки и свитера, солнцезащитные очки – старые, отцовские. Нашёл в столе, отец их давно не носит, Паша тоже стесняется, но на всякий случай прячет в сумку. И уже потом, довольный собой, собранный и удовлетворённый, выходит на кухню, садится за стол. Сидит, важно слушая разговоры старших. А разговоры эти печальны: денег в семье нет, на что ехать – неизвестно. Соседний городок, конечно, не южный берег, а такая же дыра, как и их станция, но даже там нужно будет доплачивать за детей, за питание, за ночлег. А с чего доплачивать, спрашивает мама. С чего? Не поеду, говорит она решительно, не поеду, нечего мне там делать. А папа, поскольку любит её, переубеждает, что нет, в любом случае ты должна поехать, тебе это нужно, для здоровья необходимо. Паша ничего не понимает про здоровье, он даже не думает об этом, со здоровьем не может быть никаких проблем, просто не может, со здоровьем всё должно быть хорошо. Он этого не понимает. Но понимает, какой у него прекрасный отец, как он влюблён в свою жену, то есть в его маму, как это по-взрослому. Паша это прекрасно понимает, так как и сам ведёт себя, как взрослый, что тут объяснять. И вот он сидит и восхищается своей взрослостью и взрослостью своего отца. И его трогает мамина беспомощность, её неумение справиться с неприятностями. И он даже не понимает, что они никуда не поедут, что придётся с сестрой и с отцом остаться дома, ухаживать за огородом, экономить на мороженом. Что мама поедет одна, будет жить в санатории, в комнате с какой-то тёткой из бухгалтерии, срываться каждые два часа к телефону, чтоб убедиться, что они не голодные. Он этого ещё не понимает, но вот родители ещё раз собирают их на кухне, папа садится к столу, сестра оживлённо о чём-то лопочет, не замолкая, не останавливаясь. И тогда мама начинает говорить, что так вот сложилось, что поездка отменяется и что им весело будет и без неё, втроём. Она ещё даже не заканчивает, и Паша до конца ещё не осознаёт, о чём она говорит, а сестра интуитивно, по-детски, чувствуя, что её лишают чего-то очень приятного и важного, уже начинает плакать – громко и не сдерживаясь. Отец её даже не утешает, такое безнадёжное отчаяние в её рыданиях, отец аж сам утирает скупую слезу едва заметным движением. Но Паша всё замечает, всё неожиданно понимает и тоже начинает плакать, осознав наконец, что ничего не будет: ни занятий спортом, ни лесных прогулок, ничего. И что вся его взрослость оказалась никем не востребованной, никому не нужной, что всё это смешно и безнадёжно, за него опять всё решили, ему снова показали его место, и напрасно дальше на что-либо надеяться.