Интернат

Потом было родительское собрание. Оказалось, что отца у Димки нет. Вообще-то есть, но на собрание он прийти не может – сидит. Пришла мама, устроила скандал. Школьники молчали, отмораживались. Педагогический коллектив тоже почему-то начал отмораживаться: заговорили все сразу, сначала винили самого потерпевшего, потом винили старшеклассников, потом досталось и маме, мол, не так воспитывает, не уделяет достаточного внимания. Паша хотел взять слово, рассказать, как всё было, но не взял, не рассказал – поднялся, вышел на крыльцо, закурил. За ним вышел трудовик. С-с-сука, сказал, очевидно, про маму Попросил закурить. Последняя, ответил Паша. Трудовик расценил это как приглашение – полез в пачку, выловил последнюю сигарету, быстро выкурил, пошёл назад, ругаться. А Паша после этого бросил курить. Совсем.

Полтора года назад. Всего лишь полтора года. Спокойные времена, размеренная жизнь. Ещё полтора года назад Паша ходил на работу, вечерами и на выходных занимался репетиторством, на жизнь вполне хватало. Закупался в се- кондах и оптовых магазинах, со стороны могло казаться, что хорошо одевается. Хотя на самом деле куртка на нём ношеная. И ботинки он купил бракованные, пришлось отдавать в ремонт. Но фирменные. Простоватый телефон, китайский рюкзак. Ничего другого ему, по большому счёту, и не нужно. Марина одевала себя сама. В рестораны они не ходили, ну, просто не было на станции ресторанов.

И вот прошло полтора года. Репетиторы стали не нужны. Дети разбежались. Марина от него ушла. Трудовик оказался по другую сторону фронта.

+

Добегают до ступенек, обрывающихся вниз, в город. Малой устал, отстаёт, сплёвывает слюну. Паша забирает у него рюкзак, присобачивает на грудь, как парашют. Ему не тяжело, у него рюкзак почти пустой, разве что консервы глухо стукаются друг о друга. А малой заметно сдал, ему бы посидеть где-нибудь в тепле, но где ты здесь найдёшь тепло? Туман совсем рассосался, и над городом висит круглая, цвета подсохшего сыра луна, подсвеченная снизу красным, словно её обмакнули в тёплую кровь. Небо пустое-пустое, ни одной звезды, ни одного движения, только мертвенное свечение луны над этой долиной смерти, которую им нужно перейти от начала до конца. Поодаль, за железнодорожными путями, что-то горит высоким белым огнём. В другом месте тлеют опавшие дымы. И по всему городу слышны деловитые автоматные очереди. Вообще, в городе ощущается движение. Будто там, под полной луной, по разбитым улицам носятся невидимые толпы в поисках тепла и пищи. Отсюда их не видно, но хорошо слышно, и от этого становится ещё более жутко.

– Спускаемся? – спрашивает Паша скорее сам себя.

Малой едва заметно кивает головой, но продолжает стоять, не двигается. Тогда Паша крепко берёт его за руку, так крепко, как только может. Малой обхватывает его ладонь, хватается за его мёртвые пальцы, как за что-то, чему единственному можно в этой жизни доверять, и они идут. Первые пятьдесят ступенек. Ветер выдувает из долины запах застоявшейся воды, запах фармацевтики. Ещё пятьдесят. Ступеньки осыпаются под ногами, похоже, прошлой ночью им крепко досталось: обломки катятся вниз, выскакивая прямо из-под подошв. И ещё пятьдесят. Срезанное осколками дерево, аккуратный след от мины оттиснут на асфальте. И ещё пятьдесят. И ещё. Город становится ближе. Всё ближе становится запах дыма, всё ближе становится чувство страха, чувство беспомощности. И ещё. И ещё пятьдесят, последние.