Интернат

Тихо, стреляют разве что где-то за спинами, там, где они были полчаса назад. Первый дом, второй. Подходят к третьему. Паша чувствует, что что-то не так, что-то не на месте. Но не может понять, что именно. Заходят за угол, натыкаются на толпу. Человек двадцать. Стоят у подъезда. Паша хочет нырнуть назад, за угол, в темноту, но понимает, что их уже увидели и бежать поздно. Их действительно увидели, но внимания на них не обращают, все стоят, напряжённо глядя на дверь подъезда, как будто оттуда вот-вот появится что-то ужасное. Паша с малым подходят ближе, встают сбоку.

– Здесь? – спрашивает малой тихо.

Паша приглядывается. Девять этажей. Тёмные дыры вместо окон. Разбитая лавочка. Возле лавочки что-то чернеет. Похоже на мёртвого пса. Паша вздрагивает, но стоит, не отходит.

– Вроде здесь, – говорит неуверенно. – Чего стоите? – спрашивает мужика перед собой.

Тот оборачивается – широкий картуз, бабья разлезшаяся куртка, тренировочные штаны, остроносые ботинки из искусственной кожи. Лет пятьдесят, но видно, что чем-то болеет, поэтому и выглядит не на свой возраст.

– Домой хотим попасть, – отвечает со злостью. Говорит по-русски, но одно слово через два – украинское. – Город освободили, эти новые, – показывает на подъезд, – уже тут. Можно возвращаться домой.

– И что? – не понимает Паша.

– Говорят, заминировано, – сплёвывает на асфальт мужик.

– Кто говорит? – не понимает Паша.

– Ну эти, новые – поясняет мужик, показывая на группу военных, стоящих возле двери. – А хули тут минировать?

Паша оглядывает толпу и, наконец, понимает: здешние, из этого подъезда. Пока в квартале стреляли – разбежались. Теперь вот эти, новые, заняли город – они и вернулись, будто ничего и не было. Стоят, кто в чём – кто в куртке, кто в пальто, кто с мешком в руках, кто с телевизором: выбегая из дома, хватали, очевидно, самое ценное. Возле выбитой двери подъезда стоят военные – эти, новые: папахи на головах, непонятная форма, непонятные шевроны. Паша таких никогда даже не видел. Вполне возможно, приехали с той колонной, которую они сегодня видели.

– Ты сам – кто? – вдруг поворачивается к Паше мужик. – Тут живёшь?

– Брат тут живёт, – отвечает Паша. – Ветеринар.

– А, – соглашается мужик, – знаю, на третьем этаже.

– На четвёртом, – возражает ему сосед: худой, длиннотелый, в мокрой шляпе, в какой-то растерзанной кожанке и огромных, не по размеру, валенках.

– Хуй там, – не соглашается мужик. – На третьем.

– На третьем, – мирит их Паша.

– Точно, – удовлетворённо поддакивает мужик.

– Слушай, – говорит Паша, решившись, – здесь же в подвале ваши сидят. В этом же подъезде. Правильно?

– В подвале? – переспрашивает мужик.

– Ну.

– У нас подвалы водой залило, ещё перед праздниками, – говорит мужик.

– Суки, водопровод перебили, трубы прорвало, залило всё, – поддерживает его длиннотелый. – Пидарасы, – добавляет твёрдо.

– Подожди-подожди, – не верит Паша, – как залило? Там же люди сидят.

– Что-то ты путаешь, – отвечает на это мужик. – Нет там людей.

– Точно, – поддерживает его, подходя ближе, длиннотелый. – Нет там людей.

На их разговор оборачиваются ещё несколько мужчин. Подходят ближе, смотрят недоверчиво, прислушиваются, изучают.

– Ты понял, да? – длиннотелый обращается к пацану лет двадцати с периной на спине. – Говорит, люди в подвале.

– Нету там людей, – хрипло отвечает пацан.

– Нету, нету, – подтверждают остальные.

– Точно, – глухо повторяет кто-то из темноты. – Нету. А кто такой? – спрашивает он про Пашу.

– Ветеринара брат, – объясняет длиннотелый. – Знаешь? На четвёртом живёт.

– Знаю, – отвечают ему из темноты. – На третьем.

Нужно отсюда уходить, думает Паша, прямо сейчас, куда угодно. Но как тут уйдёшь. Когда на тебя смотрят двадцать пар глаз. Смотрят неотрывно, смотрят с подозрением.

– Чисто! – кричат за спиной.

Все сразу забывают про Пашу и поворачиваются на голос. Из подъезда выходят двое. Один совсем подросток, худой, по-школярски ломаная походка. На голове кубанка, на груди автомат. Картинно держит руки на стволе и прикладе. Другой явно за главного: тоже кубанка, тоже автомат, но обвешанный какими-то кинжалами и пистолетами, как в кино.

– Чисто! – повторяет молодой, снова-таки картинно достаёт сигарету, бросает её в рот, выхватывает зажигалку, пробует закурить.

Но зажигалка заедает, лишь искры летят в синюю вечернюю тьму. Парень нервничает, все смотрят на него с неприкрытой агрессией. Мол, чего выпендриваешься.

– Давай заходи, – добавляет от себя старший и отходит в сторону.

Но сбившиеся у подъезда люди заходить внутрь не спешат. Стоят, думают. Паша незаметно оттягивает малого в сторону. Но что-то в нём срабатывает, что-то сдерживает, он разворачивается, подходит к лавочке, пробует ногой, что там лежит, похожее на мёртвого пса. Оказывается, шуба. Женская шуба. Мокрая и вымазанная глиной. С оторванным рукавом – тот валяется отдельно. Паше на мгновение кажется, что он узнаёт эту шубу. Хотя как тут можно быть уверенным? Или всё-таки можно?

– Эй, – окликает он мужика. – Чья шуба?

– Я ебу? – мужик оглядывается и смотрит на Пашу тяжело, неприязненно.