Интерфейс

Номер шесть: пожилой белый джентльмен с худым лицом, настороженный и излучающий скепсис.

– Активист на телеподсосе. Вот такие по-настоящему важны. Их миллионы и они голосуют, как оглашенные.

– Сколько у вас таких категория? – спросил Аарон.

– Да полно. Сотни. Но мы не используем все их одновременно, – сказала Тереза. – Мы составляем списки под конкретную работу. Ну например, если нам надо продать спортивную обувь, мы не обращаем внимания на телеподсосов, обезьянок с библиями, обитателей «Виннебаго» или коллекционеров банок. А если мы занимаемся выборами, то можем игнорировать группы, которые особо не голосуют, вроде металлистов из профучилищ или невозмутимых городских землячков.

– Понимаю.

– Кроме того, многие группы сильно перекрываются и статистические данные из-за этого плывут.

– Плывут?

– Ага, их становится трудно интерпретировать, много путаницы. Ну типа, у вас есть четырехсотфунтовые потребители диет-колы. Это эпитет, описывающий их образ жизни. Вы можете рассматривать четырехсотфунтовых потребителей диет-колы как самостоятельную группу. А можете сузить фокус, выбирая тех из них, у которых отсутствуют ценные профессиональные навыки. В этом случае у вас получается новая группа – четырехсотфунтовые экономические трупы, потребляющие диет-колу.

– И что это дает?

– Ну, скажем, вы собираетесь запустить новую диетическую систему с прицелом на нищебродов. Вы намерены продавать ее только одиноким безработным жиробасам. Вы составляете бизнес-стратегию, главная идея которой заключается в том, что избавление от лишнего веса повышает шансы на получение работы. Затем вы сосредотачиваетесь исключительно на четырехсотфунтовых экономических трупах и стараетесь работать только с ними.

По мере того, как участники фокус-группы застегивали браслеты на запястьях, компьютерные мониторы оживали. В окошках, прежде пустых и бесцветных, возникали яркие, быстро меняющиеся графики. Сенсоры браслетов считывали различные телесные показатели и отправляли полученные данные по кабелям на прототипы; здесь аналоговый сигнал преобразовывался в цифровой и передавался на компьютеры в комнате Аарона.

Аарон потратил почти весь последний месяц на написание программ под операционную систему «Каликс». Эти программы анализировали поступающие данные и отображали их в виде графиков, чтобы Огл или кто угодно еще мог взглянуть на экран и получить полное представление о том, что в данный конкретный момент чувствует объект исследований.

Несколько раз Аарона подмывало спросить, зачем вообще им понадобились столь оперативные средства анализа. Он не мог понять, что именно они им давали. Однако каждый раз он вспоминал фразу, произнесенную Оглом во время их встречи в Окленде:

– Вы не способны понять все. Понять все могу только я, Кир Резерфорд Огл.

Голос Шейна Шрама продолжал гудеть в колонках. Встречая этих людей у лифтов, он был энергичен и обаятелен. Теперь, когда они оказались прикованы к креслам, он вернулся к своему циничному нью-йоркскому тону. Каждое слово он произносил как будто по обязанности, с выражением усталости и словно намекая, что любому, если он не совсем уж дурак, все и так должно быть понятно. Слушая его достаточно долго, вам начинало казаться, что он делится с вами какими-то тайными знаниями, недоступными массам.

– Так вот, темой нашего сегодняшнего маленького сборища является волшебный мир политики.

Шестеро на на телеэкранах кивнули и подмигнули с пониманием. Говоря о политике в таком тоне, можно найти понимание практически у кого угодно.

– Поскольку нам не удалось привести сюда ни одного политика, мы покажем вам несколько роликов про них. Все, что от вас требуется – это просмотреть эту подборку, которая длится около четверти часа – а потом мы сядем и потолкуем о ней.

В коридоре за дверями комнаты с мониторами Аарон услышал шаркающий звук. Затем раздался громкий металлических дребезг. Потом опять шарканье. И опять дребезг.

– Я нажимаю кнопку, на которой вроде бы написано «Пуск», – произнес Шрам, тыкая в кнопку на видеомагнитофоне, – но при этом она ничего не запускает. Еще одно чудесное творение наших трусливых косоглазых друзей.

На всех шести мониторах – энергичное движение и цветовые всплески. Острота о японцах произвела самый сильный эмоциональный отклик за все время разговора.

Единственной проблемой являлся перевод поступающих по проводам физических данных в информацию об эмоциональном состоянии объектов. Это по-прежнему оставалось за рамками строгой науки. Засвидетельствовав живую реакцию на мониторах, Аарон перевел взгляд на телеэкраны, пытаясь прочесть выражение лиц.

В целом все испытуемые сейчас улыбались. Однако в большинстве своем делали это не слишком искренне. Они понимали, что Шрам отпустил расистскую реплику в адрес японцев; им вроде как следовало посмеяться над ней, но никому из них она смешной не показалась. Они симулировали веселье.

Однако Аарон по-прежнему не знал, что они на самом деле думают. Вызвала ли эта демонстрация расизма ярость в них? Почувствовали ли они унижение при упоминании экономических успехах Японии?