Индейцы и школьники

Они забыли, какими они были детьми. Почему дети такие счастливые, даже когда им сложно, когда шишки на лбу, когда трусики мокрые и животики болят, почему их ручки тянутся к мамам и папам, почему они так наполнены любовью? Неужели потому, что за них всё делает природа? Да если бы всё было так просто… А может быть, потому, что они просто любят – не «потому что», а просто потому, что есть, существует тот, кого они любят? Не научились они ещё мериться душами, не научились взвешивать? Зачем? Зачем, если можно просто подарить любовь? Просто?

А ведь кругом полным-полно так и не выросших детей – тех, кто не ждёт взамен, кто даже не подумал взять в руки эти проклятые гирьки. Это ведь так удивительно – существуют вещи, которых становится больше, чем больше их отдаёшь. Чем больше отдаёшь добра, тем теплее на душе, чем больше делаешь зла, тем чернее душа, чем больше ненавидишь, тем страшнее твой путь и твоя кончина, но – чем больше даришь любви, тем выше летишь.

Но ведь так тяжело – просто взять и отдать – своё. Ведь так непривычно – не брать гирьки, когда все берут. Так страшно – взлететь.

Проще поторговаться.

3

– Эй, ты что делаешь? – Яктык появился за спиной Алёшки, будто привидение.

Алёшка дёрнулся, лягушачья кожа лопнула и, как растянутая резина, чувствительно щёлкнула по губе. Он вскочил и смотрел на Витю, не зная, что ответить. Наверное, будь он постарше, он бы покраснел, помладше – то побледнел, а так, в свои семь с небольшим лет, просто покрылся розовыми и белыми пятнами. Его серо-голубые глаза раскрылись таким доверием и надеждой похвалы, что Яктык почувствовал, как по душе будто кто-то провёл ржавым гвоздём.

– Витюша, я… Я тут… Ну, ты же сказал – кто начистит полведра лягушек… Ну, я… Я и… Вот.

И Алёшка показал на старенькое ведро, набитое растопыренными белыми лапками.

Яктык как был, так и сел на валун, не выпуская вёсел.

– Погоди. Алёшка, я сейчас сойду с ума. Ты что, зубами лягв чистил?! Почему?! Алёшка?..

– Я… Я… Ну, понимаешь… Я взял у папы ножик, а он тупой. Ножик, я хотел сказать – ножик тупой. Не папа, – запутался Алёшка. – Я торопился, я хотел с тобой – на рыбалку… Ну, ты же понимаешь, Витюша…

И Алёшка повесил голову, увидев искорку смеха в глазах брата. Алёше стало очень неловко – всегда немножко обидно, когда оказываешься в дураках, когда тебя подначивают, даже не со зла, а просто так, ради шутки. А тут даже не подначка, а целая история получилась. Кому он мог рассказать, как сильно, как ужасно сильно он хотел поехать со старшим братом на ночную рыбалку – туда, на их бывший хутор, о котором он так много слышал?

…Алёшка болел рыбалкой почти с того самого времени, как выпустили его из лесной школы, когда угроза туберкулёза отступила и бронхиты перестали его мучить. Вот тогда он и сделал свою самую первую удочку, ну, вернее, папа Толя помог ему и показал всё, всю науку приготовления снастей. Но его первая удочка получилась самая настоящая, самая всамделишная, не игрушечные прутики, как у приятелей с Речной улицы. Настоящая, длинная-предлинная, рябиновая, с настоящей жилкой, гусиным пером, свинцовой дробиной и зацепистым крючком, который Алёшка тут же загнал себе в пальчик. Было ужасно больно и страшно, что крючок так и останется сидеть в большом пальце, но папа Толя только крякнул от досады, осторожно взял его ручку своими корявыми клешнями и очень осторожно, почти совсем не больно выкрутил крючок из кожи – так, что только маленькая капелька крови показалась. Но Алёшка её быстро слизал – свою солёненькую капельку крови. Он же не малявка – плакать!

А потом… А потом был удивительный день, который запомнился Алёшке на всю жизнь. Сколько приключений, впечатлений, радостей или горестей не захватывали бы его позже, стоило ему увидеть блеск воды, как вспоминал он тот невероятный день, когда отец взял его на первую настоящую рыбалку.

Отец с сыном шли по скалистому берегу Сувалды, смеялись и привыкали разговаривать по-новому; Толя больше молчал и улыбался, глядя в сверкавшие сумасшедшей радостью глаза младшего сыночка, который, повизгивая от счастья, козлёнком скакал по всем камням и валунам, рискуя вывернуть ногу или сломать только что сделанную удочку. И столько радости было в детском визге, что сердце Анатолия Филиппова молодело в те минуты, словно живой водой умывалось. Он специально так подстроил, чтобы пойти только с Алёшкой – Коля остался с Александрой дома, Яктык с Жоркой пошли куда-то по своим делам, а свой редкий выходной Толя решил отдать своему младшему. Слава богу, он заметил, что Алёшка стал обижаться и ревновать к сводному брату, жалуясь, что старшим больше внимания, больше заботливости достается: «Почему ты сразу приходишь к Кольке? Даже Витю и Жору ты гоняешь, а меня в комнате будто нет!»