In the Deep

– И как тебе это нравится? Синдзи помолчал, и я повернула голову в надежде разглядеть, что это там такое у него на уме. Обормотский профиль заострился, но в потолок он смотрел как-то упрямо и в то же время растерянно. Сложные мы все, сложные.

– Мне это вообще не нравится, – вздохнул он. – Н-надо просто бежать.

– Бежа-ать? – протянула я. – Круто. Ну-ка, просвети меня, как это организовать. Ты что-нибудь слышал о войд-десанте на борту?

– Слышал. Теперь он тоже повернулся ко мне. Уверенный неуверенный обормот, у которого обострилось фронтирское чутье, который почуял, что его загоняют в капкан, и теперь рыщет в поисках лазейки, четко зная, что она всегда есть. Только вот мне это все не нравится, мне это все куда противнее, чем ход мыслей наших загадочных властелинов. Бежать? Спасибо, я попробовала, да и ты, придурок, тоже. Честно говоря, я бы не возражала, чтобы нас сейчас прослушивали.

– Запал-карта? Синдзи поднял свою раскрытую ладонь над лицом и усмехнулся:

– Н-нет. Мне ее удалили. А, ну логично. Об этом он может говорить вслух, это ниточка в пустоту, и пусть даже нас слушают, есть какой-то извращенный кайф в том, чтобы вот так общаться, обсуждая шансы на побег. Но черт, он ведь понимает, что я его только что хотела подставить? Была уже такая тюрьма с камерой на двоих, помнится. Тюрьма, где приходилось разговаривать очень-очень осторожно. На Х67 это было, чего уж там.

– Мне эта ситуация кое-что напоминает, – сообщила я потолку. – Помнишь?

– П-помню. Ну, вот. Можно теперь молчать, вспоминая, улыбаясь, можно смаковать свое прошлое, потому что нет больше того города, да и вообще ничего нет. По нашему прошлому с завидной регулярностью долбили планетарным оружием.

– Ну вот куда ты бежать собрался, а? – в сердцах сказала я. – Ты ничему не учишься? Синдзи рывком сел в кровати и развернулся ко мне – взгляд сверху вниз, губы подрагивают. Аж страшно, подумала я, забрасывая руки за голову и приподнимая бровь. Мол, чего психуем?

– А чему я д-должен учиться? – скрипуче произнес Синдзи. – Тому, что в космосе иногда умирают?

– Я надеюсь, ты это всегда знал.

– О, ну да. А еще мне надо помнить об ответственности, да? Я поморщилась. Слово «ответственность» прозвучало каким-то совсем уж ругательством. Мне, как и ему, неохота считать, сколько планет стало Предвестиями, пока беспамятный обормот срубал барыши за андроидов-танцовщиц. Но вот о жертвах имперской машины за нашими спинами мог бы и подумать. /"Вот как так бывает, а?!"/ Он мне ручку гладил, Аянами на руках таскал. Да черт, он зазеркальца Нагису за борт не вышвырнул! И вот сидит сейчас, глазами сверкает в духе: да клал я на ваше человечество. Хотя что тебя удивляет, Аска? Человеки и человечество – несовместимые объекты любви. Это только ненавидеть можно и всех скопом, и каждого по отдельности. А вот любить…

– Сбежать от судного дня, – задумчиво произнесла я. – Ты почти гениален.

– Космос б-большой, – уже спокойнее сказал Синдзи, облокачиваясь на стену. – Там найдется даже такое место, г-где никогда не слышали о червоточинах. Бесит. Черт, бесит.

– Слушай, деятель. Вот откуда это у тебя, а? Весь этот космический пофигизм? Синдзи грустно улыбнулся. Эх. Твою бы улыбочку вот эту – да в старшие классы школы: девчонки бы из трусиков сами выпрыгивали.

Мудрый, обреченный, всепонимающий – хочется обнимать и изо всех сил жалеть.

– Я устал, Аска. Ну конечно. Его Сын, надежда всего и вся, но притом нахрен никому не нужный как человек. Простое психологическое уравнение с неизвестными, которые складываются в отчетливое ругательство. Не люблю – ни математику, ни психодинамику.

– Ты только ныть не устал, – зло сообщила я.

– А ты не устала изображать сильную? Ба-бах. Это, если что, сейчас было больно. Обормот грандиозно освоился хамить по самым что ни на есть болевым точкам. И, честно говоря, пару дней назад я бы его убила за такую дрянь. Да и сейчас хочется.

– Давай сделаем так, – предложила я любезным тоном. – Ты этой херни не говорил, а я ее не слышала. Идет?

– Это еще п-почему? Ого, какая агрессия. Где ж я тебя так задела, родной мой?

– П-потому, – передразнила я. – К моей силе это не имеет никакого отношения. Тишина. В офицерской каюте с экономичными лампами кололась плотная тишина, и там сидело двое. Двое молодых идиотов, которым завтра умирать, и которым нечем больше заняться, кроме как тыкать друг в друга тупыми иголками. Да, вот такая вот я. Горячий секс обреченных на смерть – это пошло и банально.

– Синдзи. На фоне всех прочих откровений я сегодня поняла еще одну штуку: от своего прошлого бегать бессмысленно. Есть такие вещи, от которых нельзя отвернуться.

– Ф-фатализм, – фыркнул обормот. Я фыркнула в ответ и принялась загибать пальцы:

– Метаболизм, эклектизм, волюнтаризм, онанизм… Я тоже дохрена знаю умных слов на «-изм», понял? Причем тут это? Как ни назови, но у человека есть путь.

– Если можешь, значит, д-должен? Я пожала плечами: