In carne

— Эх, что с вас взять-то, рожи вы басурманские? — словно прочитав мысли, выдала царица всердцах. — Ладно, пойдем обедать, обер-архитектор. Там и доложишь обо всем по порядку.

Царская столовая была недалече — на том же этаже. Государыня в сопровождении пышной свиты своей отправилась прямиком туда. В самом хвосте плелся убитый пропажей результата своего огромного труда Растрелли… И правда, куда ж колонны-то подевались? Кто их умыкнуть с самого дворца посмел? Вот загадка еще…

Уселись за стол.

Зодчему было велено сесть подле императрицы. Но не справа, как обычно, а слева. Щи хлебали молча. Когда ж подали окорока, зелень и паштеты, Елизавета Петровна велела Растрелли оправдываться:

— Что ж, молви слово за волю свою, Варфоломей свет Варфоломеевич. Не убедишь, пеняй на себя. Достанется тебе в награду вместо злата обещанного… Ну, я еще подумаю, чем отплатить. Говори!

Растрелли, пока вкушали первое, осмыслил и ситуацию, и как себя в ней вести, потому отвечать стал сразу.

— Смилостивись, матушка государыня! Сделали мы работу. Уж ко вторнику было все готово. Да и вчера я пред твоим приездом зашел взглянуть, так ли все иль что подправить надобно? Ладно все было. Как сделали в изначальном. Вот тебе истинный крест. Как на духу.

Встал. Перекрестился трижды.

— А куда ж, господин Растрелли, ныне-то все подевалось? Лефорт докладывал, что холсты под янтарь им в твоем присутствии собственноручно ножом иполосованы и в огонь брошены. Откуда ж они снова явились? Из адова пламени?

Варфоломей Варфоломеевич действительно присутствовал на символическом костре, который, собственно, сам и организовал. Да, сжег Антон Иванович теперь ставшие ненужными реликты. Своими глазами видел. Чертовщина какая-то, право слово.

— Ох, матушка… Да разве знаю я, что сказать-то тебе…

— А ты правду говори. Истину. Пусть она горькой покажется. Знаешь ведь, худая правда приятней доброй лжи. Давай уже, не молчи. Негоже барыне холопа упрашивать. Верно, князь?

Михайло Щербатов с набитым мясом ртом пробормотал что-то невнятное, но бурная жестикуляция его не оставляла сомнений в справедливости утверждения царицы.

— Видишь, Варфоломей, он меня поддерживает. Отвечай.

А что ж ответить-то? Коль и сам в непонятках. Дознание нужно. Поголовное.

— Матушка, свидетели тому есть, что всю работу к сроку мы изготовили. Вон и Мартелли, что те самые капители по моим чертежам долотами вытачивал, соврать не даст. И бригада его. Да и Павел Андреич, начальник твоих стражников, своими глазами все видал и красоту получившуюся хвалил. А на прошлой неделе сам же князь Михаил и приезжал, кабинет смотрел. Щербатов, ну чего ты-то молчишь? Ведь все ж своими глазами видел. Нет разве?

Князь, наконец, прожевал. Сделал круглые глаза, но слова обер-архитектора, вопреки ожиданию Растрелли, подтвердил. Ох, шут гороховый! Лучше бы уж соврал. А так ведь и сердце остановиться может.

Царица задумалась. Соврать может один, но не все сразу. Сговор? Да, нет, на кой им янтарь умыкать? Попробуй целую телегу незаметно со двора вывезти! Смех же. Надо Павла Андреевича звать. У этого пса везде глаза и уши свои, может и расскажет чего любопытное. А мы послушаем да на ус себе и намотаем.

— Михайло, друг мой, — обратилась Елизавета Петровна к Щербатову, — ну-ка позови сюда Одинцова, начальника стражи. Может, он чего знает? Вряд ли, конечно. Но хуже-то никому от его слов не станет. Ну? Шевелись ты!

Князь Щербатов, которого побаивались многие, не исключая и всемогущего начальника императорской канцелярии, вскочил из-за стола, кивнул и смешно засеменил к выходу. Да, Лизавета Петровна норовом крута, кому хошь характер помнет. Бояр да дворян розгами сечет запросто. А ведь иные фамилии от Рюриковых корней. Даже батюшка ейный, сам Петр, такого обхождения с соратниками себе не позволял. Бороды брил, было дело. Но сечь перед людом на площади? Этого ни-ни…

Не прошло минуты, в сопровождении вернувшегося Щербатова в столовую, чеканя шаг, вошел Одинцов. Натурально отполированный, как его сапоги. Высокий, строгий, красивый.

— Ваше императорское величество, капитан Одинцов по вашему высочайшему велению прибыл! — доложил заслуженный ратник, дослуживающий до пенсии в чине начальника охраны дворцовой стражи. — Извольте допрашивать!

— Сядь-ка, вон, Паша, на свободное место, — ласково улыбнулась царица, — откушай с нами, чего Бог дал. Синодских шпионов тут нет, можно. А перекусишь, тогда и побалакаем.

На ближайшие четверть часа наступило затишье. Матушка велела всем лакомиться. Все и лакомились. Точнее, набивали деликатесами брюха, запивая изысканные паштеты хмельным медом. Никто не роптал, наоборот. Честь великая. Многим ли с императрицею столовничать приходилось? Да и кухня расчудесная…

Наконец Елизавета Петровна поставила на стол опустевший бокал. Все. Трапеза кончилась.

— Давай, Паша, — кивнула царица, — говори. А мы тебя послушаем. Внимательно.

— А о чем говорить-то, матушка Лизавета Петровна? — искренне изумился офицер. — Службу несем, происшествий нет.

Искорка гнева вылетела из царицыных глаз в сторону Щербатова.