Импровиз. Сердце менестреля

— Не надо вращать глазами, ваша светлость. Не в ваших интересах, давать огласку сегодняшнему происшествию. — Ланс блефовал, как в карточной игре, но чувствовал, что движется в верном направлении. — Налицо прямое оскорбление Дому Лазоревого Кота. Ведь не станете вы утверждать, что известили мужа этой праны, блестящего гвардейца, о своих посещениях его жены? И как отнесутся главы остальных Домов к забавам правителя? Это тоже покрыто мраком…

Реналла зашевелилась и приоткрыла глаза.

— Прошу прощения, звезда моя, — поклонился ей Ланс, — что явился столь невовремя. Нарушил ваши и вашего любовника далекоидущие планы. Извините, я не нарочно…

— Пран Ланс…

— Что вы, что вы, не надо слов… Я сейчас уйду. Но прежде заставлю этого невежу, надевшего совсем недавно герцогскую корону тоже попросить прощения у самой прекрасной девушки от Карросских гор до острова Айа-Багаан. Итак, ваша светлость!

— Я… — Гворр сглотнул, перекосился лицом и вытолкнул через силу. — Приношу свои извинения.

— Вот и замечательно! — горько улыбнулся Ланс. — А сейчас попрошу вашу светлость проводить меня к выходу.

Осторожно подталкивая герцога острием шпаги, альт Грегор провел его в соседнюю комнату. Остановился у окна с лестницей.

— Прошу, ваша светлость. Правителей принято пропускать вперёд.

Тяжело дыша, Гворр перебрался через подоконник и полез вниз. Ланс, не выпуская оружия, последовал за ним. Он ещё не знал, чем закончится это приключение, но понимал, что отпустив герцога, навлечет на себя неминуемые розыски.

У самой земли его светлость вновь предпринял попытку напасть на него. Схватил за сапог, дёрнул. Менестрель не придумал ничего лучшего, как стукнуть герцога по темени рукояткой шпаги. Гворр булькнул, обмяк и свалился лицом в снег.

«Убил»?

Спрыгнув с последних ступенек, Ланс прижал пальцы к шее герцога. Нащупал биение жилки.

«Живой»…

Поддаваясь мгновенному порыву, альт Грегор двумя взмахами шпаги перерезал веревки и нижние семь или восемь планок лестницы упали к его ногам.

За калитку менестрель вышел не оглядываясь. На душе было мерзко, будто туда нагадили даже не кошки, а стадо кров.

Зачем Кларина подстроила эту встречу? Ведь она не могла не знать, для кого приготовлена лестница? Ответ напрашивался только один. Баронесса хотела отомстить любовнику, который предпочел ей красотку помоложе. И отомстить руками Ланса. Но, как бы то ни было, он сломал её планы, не поддавшись побуждению заколоть его светлость. А хотелось сильно. Ничего, пускай походит с шишкой на голове.

Ланс топал по улице в сторону Тележных Ворот.

Помимо желания, мысли его возвращались к Реналле. ну, как во имя Вседержителя его угораздило влюбиться в такую… в такое… Нет, он не мог заставить себя даже мысленно оскорбить её. Не мог перешагнуть некую черту, которую сам для себя провёл наискось через сердце. Осознавал лишь одно — попыток встретиться и объясниться больше не будет. Никогда. Как совершенно справедливо начертано на гербе Дома Багряной Розы. Сейчас в его душе живет не хитрая женщина, использующая собственную привлекательность, чтобы заручиться поддержкой властьимущих и получить выгоду для себя ли, для своего супруга, который служит герцогу, или даже для всего Дома Лазоревого Кота. Нет, там навеки поселилась юная, робкая девушка, которая шептала когда-то: «Прошу вас, пран Ланс, не умирайте. Останьтесь жить. Ваша музыка… Нельзя лишать мир такого волшебства». Конечно, она никогда его не любила и не могла полюбить. Восхищалась музыкой? Возможно… Воспользовалась предложенной Коэлом попыткой стать спасительницей великого менестреля? Вне всякого сомнения. Она ещё будет пересказывать историю их знакомства и первой встречи детям и внукам.

Ну, и ладно.

Пускай её образ, её зеленые очи и каштановые локоны живут в его душе столько сколько будет угодно Вседержителю. Если время излечит, значит так тому и быть. Если нет… Что ж, зачастую смерть становится наилучшим и самым надёжным целителем.

Увидев освещенную факелом вывеску трактира, Ланс, не раздумывая, толкнул дверь.

Выложил остаток своих сбережений — две «башенки» — на стойку пред хозяином.

— Самого крепкого и самого дешёвого пойла, что найдешь.

Первые несколько глотков шли через силу. Потом жар опьянения распространился по всему телу, обволакивая, уводя разум от невеселых размышлений и притупляя боль душевной раны.

Что происходило дальше, менестрель помнил смутно.

Он угощал и его угощали. Какие-то бородатые простолюдины, воняющие дымом костра и застарелым потом, хлопали его по спине и просили еще играть. А он — непревзойденный Ланс альт Грегор — развлекал их разухабистой мелодией, выставив на столе ряд кружек, в разной степени наполненных водой… Или вином? Он не помнил.

Потом он долго блуждал по улицам вместе с новыми друзьями, искал, где бы ещё найти выпивки подешевле. Помогал забросить в сугроб какого-то толстого купца, возмущенного шумом и непристойными куплетами, вырывавшимися из полудюжины луженых глоток.

Ощутил тошноту, отошел к стене. Долго блевал, содрогаясь всем телом.