Импровиз. Сердце менестреля

Слухи, доходившие до Аркайла были единодушны — Ланс альт Грегор творит чудеса. Кое-кто из наиболее рьяных церковников даже задавался вопросом — не продал ли он посмертие Властелину Тьмы за бесконечное мастерство? Но, словно в насмешку над досужими вымыслами, Ланс устроил многолюдное выступление на День Крови Вседержителя. Главный храм Унсалы, также носящий название Собор Крови, не вместил всех желающих. Его величество Ронжар, король Унсалы, его высокопреосвященство архиепископ Вилльём и множество светских и церковных владык рангом пониже почтили собор своим присутствием. Четыре стражи подряд звенели колокола, большие и малые, пел на разные голоса орган.

Вечером Ланса вынесли на руках. И не только потому, что люди, исполненные радости и религиозного экстаза, ликовали и желали отдать дань уважения менестрелю, пролившему свет в их души. Просто он отдал столько сил, что едва стоял на ногах. Даже старинная шпага, реликвия Дома Багряной Розы, не помогала. После альт Грегор отлеживался два дня, зато решительным поступком пресёк любые попытки обвинить его в безбожии, и продолжал победоносное шествие по дворцовым залам и городским площадям, как и прежде избегая пересекать границу Аркайла. До тех пор, пока герцог Лазаль не прислал ему полтора года назад собственноручно подписанное приглашение.

— В этот раз Ланс приехал тайно, — сказал Коэл жене.

— Думаешь, от этого он перестал навлекать на тебя неприятности?

— Не думаю, — вздохнул Коэл и пошёл открывать дверь.

По старой привычке он опоясался перевязью со шпагой и кинжалом. К тому же, стилет с узким тонким лезвием он всегда носил в ножнах, пристёгнутых к левому предплечью, а за голенище прятал тяжелый охотничий нож, который рубил кости, как мясницкий тесак. Коль поселился в припортовом квартале, нужно быть готовым ко всему. Кое-кто из соседей альт Террила даже обзавелись аркебузами, но Коэл огнестрельного оружия не любил, поговаривая: «Пока фитиль догорит, я троих успею освежевать…» И ему верили. Бывший капитан дворцовой стражи слов на ветер не бросал.

На крыльце стоял невысокий человечек с редкой, слегка седой бородкой и бегающими глазами. Бурый плащ с разводами от пролитого вина и потрескавшиеся сапоги со сползшими голенищами. Когда дверь распахнулась, он сунул руку под плащ. Коэл до половины вытащил кинжал, но когда в сером сумраке аркайлского утра разглядел в руках незваного гостя письмо, спрятал оружие.

— От кого?

Но посланец покачал головой и прижал палец к губам.

Восковая печать не давала ни малейших намёков на личность отправителя и, лишь закрыв дверь на засов и сломав её, Коэл нашёл под ровными убористыми строчками подпись баронессы Кларины. Uлава Дома Сапфирного Солнца приглашала прана Коэла альт Террила из Дома Радужной Рыбы в городской особняк. Немедленно. Ибо промедление может привести к необратимым последствиям для всей державы.

«Хорошо, что не в загородный, — подумал он. — Где бы я коня искал?»

— Что там? — спросила Жермина.

— Приглашение в гости, — усмехнулся Коэл.

— От кого?

— От баронессы Кларины.

— Замечательно! — всплеснула ладонями тощая, как сушеная селедка, несмотря на пятые роды, прана альт Террил.

— Не вижу ничего хорошего.

— Ну, как же! Все знают об её отношениях с его светлостью Гворром. Говорят, сын, родившийся у неё в конце осени вовсе не от покойного мужа.

— А толку? Почему я должен радоваться, что Кларина прижила бастарда с новым герцогом? Насколько я знаю, она и к Лазалю в постель прыгала по первому зову.

— Дом Сапфирного Солнца может возвыситься и даже стать в один ряд в великим домами, — невозмутимо заявила Жермина.

— А мне с того какая выгода?

— Вдруг тебе предложат службу? Сколько можно охранять склады?

— Чтобы Дом Радужной Рыбы служил Дому Сапфирного Солнца? Мы не младше их и не уступаем в знатности!

— Зато уступаете в богатстве.

— «Беден, но честен», — ответил Коэл девизом, начертанным на гербе своего Дома.

— Если бы я знала это до того, как приняла твоё предложение руки и сердца!

— Я не скрывал своего герба ни о кого, — огрызнулся альт Террил, но, увидев в глазах супруги слёзы, смягчился, почувствовал угрызения совести и, как бывало и раньше, начал просить прощения.