Импровиз. Сердце менестреля

— Во-первых, мою каюту. — Дар-Вилла указала на топчан у противоположной стены. — Если я вам уступила свою кровать, это ещё не значит, что позволю вам выселить меня из каюты. Во-вторых, никто вас не держит под замком. Но, если хотите выжить, вы будете выполнять предписания лекаря.

— Это просто необходимо, — важно кивнул Тер-Реус. — Лежать лучше на спине. Под ноги подложите свёрнутое одеяло. Будете пить лекарственные снадобья. — Он шагнул к столу, ловкими пальцами переставляя бутылочки. — Отвар боярышника. Пустырник. Мята перечная. Через десять дней, если самочувствие не будет ухудшаться, я позволю вам сидеть. Добавим к травам тысячелистник и руту душистую. Еще дней через десять — прогулки по палубе. Медленные и печальные. Надеюсь, к тому времени, как «Лунный гонщик» ошвартуется у пристани Бракки, вы сможете вернуться к полноценной жизни. Ну, с маленькими ограничениями.

— Это с какими же? — насторожился менестрель, который почти смирился со строгостями грядущего выздоровления, но продолжал ждать подвоха.

— Не есть острого и солёного. Есть поменьше жаренного. Совсем исключить жирное мясо. Не пить крепкого вина. Ну, разве что сухого красного в небольших количествах. Высыпаться…

— Хватит, хватит! — воскликнул Ланс, закатывая глаза от ужаса.

— Нет, в самом деле… — проворчала Дар-Вилла. — Вы не видите, что у него сейчас случится второй приступ? Или того хуже, пран Ланс вскочит и бросится за борт.

— Тогда умолкаю. Пран Ланс, будьте любезны, выпейте вот это снадобье и следите за склянками. Я оставлю вам записку, что и когда принимать дальше.

Менестрель неохотно взял протянутую фарфоровую чашку. Опрокинул в рот. Горько, как слёзы грешников в Преисподней!

— Каналья! — прорычал он. — Отравить меня хочешь?

— Лекарства редко доставляют столько же радости, сколь те пороки, которые приводят вас на ложе болезни, — невозмутимо парировал Тер-Реус.

— Философ… — изрекла шпионка.

Лансу очень хотелось сплюнуть, чтобы убрать отвратный вкус с языка. Кроме горечи снадобье отдавало привкусом кошачье мочи.

«Кстати, — подумал альт Грегор. — А почему люди любую гадость связывают с кошачьей мочой? Неужели кто-то в здравом уме способен попробовать кошачью мочу, чтобы потом поведать об этом миру?»

С этими мыслями он и провалился в сон.

Когда Ланс снова открыл глаза, в каюте горела свеча. Судя по темноте за окном, наступила ночь. Ну, или поздний вечер.

Дар-Вилла читала, примостившись на своём топчане. Пухлая книга в кожаном переплёте и с уголками окованными бронзой.

Каракку ощутимо покачивало. Возможно, именно это и послужило причиной пробуждения менестреля.

— Есть хотите? — спросила барккарка, поднимая голову.

— Да я уж и не знаю. Хочу, конечно, но наш высокоучёный лекарь так напугал меня. Похоже, мне нужно пить цветочную росу и собирать пыльцу, словно пчёлка.

— Совсем не обязательно. У нас есть пресные лепёшки, сушёный виноград, орехи. Всё равно вам другого сейчас нельзя.

— Вот и я про это. Ничего мне нельзя. Мне и жить нельзя.

— Не будете делать глупостей, проживёте ещё достаточно долго.

— Это каких глупостей?

— Ну, например, не попытаетесь забраться на грот-мачту и прыгнуть на палубу головой вниз.

— Вы за кого меня держите?

— За чуткую творческую натуру, которая принимает близко к сердцу любую мелочь.

— Вынужден вас огорчить — моя душа в жаке из воловьей шкуры.

— Хотелось бы верить. Вы, кстати, как — справить надобность не желаете? «Ночная ваза» под кроватью, а я выйду ненадолго.

— Благодарю, но пока не хочется.

— Ну, как знаете. Захотите — скажете.

Дар-Вилла, протянула руку, взяла со стола листок пергамента, пробежала глазами строчки, морща нос. Выбрала из ряда расставленных бутылочек одну, очевидно, ту, о которой шла речь в записке, выдернула пробку. Протянула лекарство Лансу.

— Пейте.

— Та же гадость?

— А вы что хотели? Бутылочку бурдильонского?

— Не отказался бы.

— Ну, извините. Вода сколько угодно. Позже я распоряжусь, вам заварят мяту.

— Ну, хоть так.

Ланс глубоко вдохнул и опрокинул в рот содержимое бутылочки. Передёрнулся.

— Дайте запить.

— Пожалуйста.

Дар-Вилла подала кубок с водой и тарелку с лепёшками.

Менестрель устроил еду на животе, пополоскал рот.

— Меня мучает всего одна мысль…

— Вы счастливый человек. У меня в голове они роятся, словно мухи на помойке.

— Невесёлое сравнение.

— Какое есть. Моя служба короне почти не оставляет времени на отдых.

— Не стану спорить. Шпионить не пробовал, оценить трудности и лишения не могу.

— Каждый служит Отечеству как может.

— Всегда полагал, что для людей благородной крови некоторые виды службы могут быть запретными.

— Да? Вы меня удивляете… В вашем возрасте пора подрастерять юношескую наивность. Но если вы хотели меня уязвить, то разочарую вас. Выпад не достиг цели. Как-нибудь на досуге я потешу вас историями, на что готовы пойти благородные праны Аркайла, Кевинала, Лодда и прочих держав ради мешочка со звонкими монетами. Но сейчас травить вам душу ужасными историями не стоит. А то получится — одной рукой я протягиваю лекарство, а другой убиваю. Итак, что за мысль не даёт вам покоя?

— Хочу знать — зачем?

— Что «зачем»?