Император Бубенцов, или Хромой змей

Когда Шлягер волновался, голос его приобретал неожиданную тонкость, дребезжал, пресекался.

– Прочь, гад! – крикнула Роза ещё более высоким голосом. – Не делай вид, что не знал. Чаевыми швырялся, а нас премии лишали здесь! Чтоб финансовые дыры в бюджете залатать! Мы тут все без премий сидели из-за тебя! Я планировала в Греции отдохнуть… Подлец!

Такса высунулась из-под стола, залаяла на Бубенцова заливисто, сердито.

– На кого люди, на того и собаки! – язвительно сказала Аграфена.

– Ты думаешь, проституцией мы почему занимались во внеурочное время? И по выходным? – вскинулась с места Настя Жеребцова, взяв ещё на два тона выше. – От сластолюбия? От похоти? Как же! Посиди-ка без премии!

– Помада, тени для глаз, кружевные трусы, – загибая пальцы, поддержала её Аграфена. – То купи, это купи, за квартиру отдай. Батькам сколько-то грошей пошли. Что ж на пропитание-то остаётся?

Обе глядели на Бубенцова с таким отвращением, с таким искренним, глубоким презрением, что Бубенцов безропотно повернулся, пошёл к дверям.

– Слабый вы, – произнёс в спину ему Шлягер. – Размазня. А для царя хуже нет, чем добрым быть. Будем искать позлее. Чтобы как зверь был!.. Зверьми же приходится править!

– Всё-таки антихриста своего готовите? – остановился Бубенцов. – Не страшно? Против Бога-то?

– Страшно, – вздохнул Шлягер. – А что поделаешь? Что поделаешь? Даже если бы захотели отказаться, то кто ж позволит?

– В каком смысле?

– Ну а как вы представляете? Тысячелетиями лепили по камешку, по кирпичику. Из поколения в поколение. Крепили так, чтобы никакая посторонняя сила не смогла разрушить. Всё предусмотрели. Кроме главного! Пирамиду нельзя разрушить не только извне, но и изнутри. Она управляет людьми, которые управляют ею! Круг безвыходный.

– То-то я гляжу, всё уже готово, а они не очень спешат. Самим боязно. А ты догадываешься, кто восседает на самом верху пирамиды? Ну? Отвечай же! Кто управляет вами?

Вспыхнул злой огонь в зрачках Шлягера.

Бубенцов зажмурился, а потом и вовсе отворотился, прикрыл ладонью глаза.

– Дьябл! – кротко согласился в темноте голос Шлягера. – Его око.

И повторил так же кротко, обречённо заученную некогда бессмысленную формулу:

– Коло ока его вокруг да около, да не далёко.

4

Со смущённой душою, время от времени прижимая к носу ватку с нашатырным спиртом, покинул Бубенцов разорённый офис. Думать о будущем не хотелось. Почти уже в самом низу, на последнем повороте лестницы, настигла его Роза Чмель. Забежала вперёд, встала ступенькою ниже, упругой грудью упёрлась в живот. Бубенцов взглянул в её поднятое к нему лицо, поразился стылому блеску тёмных, переполненных слезами очей.

– Какая любовь! – зло и жарко произнесла Роза, с ненавистью глядя в зрачки Бубенцова. – Какая любовь пропала! Эх, Ерошка, Ерошка! Какой блуд могли мы сотворить, э-эх… Всё пропало! Всё-всё-всё…

«Так сотворили же, – хотел крикнуть Ерошка. – Сотворяли гнусный грех! Мерзкий, скотский…»

Но она закрыла ему рот сухой ладонью, встала на цыпочки, потянулась, страстно напирая тугой грудью. Ерошка целомудренно отстранился, отклячил зад, больно упёрся поясницей в лестничные перила, поднял руки, повернулся к ней щекой.

Но Роза-то! Ах, Роза!.. Роза Чмель поступила куда более холодно, непорочно, целомудренно.

– В лоб, в лоб! – прошептала она, приблизившись, страшно сверкнув очами. – Только в лоб. Последнее целование моё!

Прикоснулась алыми, твёрдыми, холодными, как у русалки, губами к его нахмуренной переносице. Отстранилась, взглянула пронзительно. И такая прощальная мука вспыхнула в её взоре, что у Ерошки потяжелело сердце, свело челюсти. Роза провела лёгкими пальцами по своим мохнатым ресницам. Взмахнула рукой, как будто стряхивая градусник. Целая горсть слёз сверкнула в воздухе, просыпалась со звоном, оросила ступеньки. Две-три капли тяжело стукнули по ноге Бубенцова.

– Так и сотворили же, Роза! – крикнул Ерошка. – Сотворяли гнусный грех! Мерзкий, скотский…

– Ах, не со мною, не со мной!.. – загадочно и тоскливо пропела Роза Чмель. – Ах, то не я была, не я!

Побежала вверх по лестнице, резво играя крутыми ягодицами. Взметнулась чёрная накидка, взлетела, распростёрлась, как два прозрачных крыла. Улетела, цокая железными шпильками по мраморным ступенькам лестницы. Хлопнула наверху дверь, всё стихло.

– Чёрт бы вас всех побрал! – пробормотал в сердцах Бубенцов.

«Ах, то не я была, не я, – думал он с досадой. – А кто же, кто? И никак-то не ухватишь сущность их, не поймёшь, где у них игра, где правда».

Он ясно видел влажные тёмные кляксы на лестничной ступени, видел следы её прощальных слёз на своём ботинке. И никак не мог поверить, что даже и такие вот тяжёлые, жгучие слёзы могут быть поддельными, ненатуральными, лживыми.

Глава 14. Портвейн «Три топора»

1

То, чего нельзя было даже и вообразить, свершилось.