Император Бубенцов, или Хромой змей

– Мебель хотя бы оставьте. В старой-то квартире. Холодильник хотя бы. Стиральную машину. Мы же всю прежнюю обстановку на помойку выкинули. Как богатство-то попёрло. Сгоряча-то.

Шлягер взглянул на Бубенцова и тотчас отвёл глаза. Что-то хотел сказать, но поперхнулся. Долго прокашливался, клонясь вперёд, прикрывая рот платком. Когда распрямился, было видно, что тень смущения и как будто даже вины пала на его небритые щёки.

– Нельзя-с, – глухо, несколько вбок произнёс он. – Мёбель казённая. Реквизит. На всей обстановке проставлены инвентарные номера. С изнанки. Казённая мёбель, никак не можно. Прейскурант.

– Я за свои деньги, между прочим, мебель приобретал. Никакая эта мебель не казённая, – возразил Бубенцов. – «Мёбель», выражаясь вашим слогом.

– Это иллюзия. Своих денег у вас не было. И быть не могло. Вы что же, серьёзно думаете, что все ваши скандалы – это высокоценный предмет актёрского искусства? Заблуждаетесь, милейший! Ваши выходки никакой цены не имели и не имеют. И не могли иметь! Заурядный перфоман-с.

– Вы хотите сказать, что меня разыгрывали? Что все эти заказчики, наш офис, корпоративы, вечеринки с моими скандалами, с битьём зеркал и посуды – всего лишь чьи-то режиссёрские постановки?

– А как же? Вас использовали для дела. Так что звёздные гонорары, которые вы якобы получали, всего лишь единички с колёсиками на ваших счетах. За ними пустота.

– Холодильник всё-таки оставьте. Я же свой старый «ЗИЛ» выкинул. Как жить без холодильника?

И опять закашлялся Шлягер, долго сморкался, вытирал чёрные свои губы клетчатым платком.

– Хорошо. Холодильник ваш. Так и быть. Спишем. Дрянь современная, скоро навернётся. А то, что сталинский «ЗИЛ» выкинули, так это ваша собственная дурь. Вечная вещь была! Далее. Вот эту бумагу подпишите. О том, что деньги с ваших счетов изымаются.

– Ну хоть ЖКХ оплатить! – взмолился Бубенцов. – У меня же больше года там не плочено! С мая месяца! Ну, Адольф!

– Кто мешал? – холодно и зло спросил Шлягер. – Надо было вовремя. Когда деньги формально принадлежали вам.

– Крохоборы.

– Скажите спасибо, что живы! – огрызнулся Шлягер. – Я и сам удивляюсь, зачем вас оставили. Ничтожный вы человек! Да и то сказать, пожировали за чужой счёт. Такую дыру выгрызли в бюджете организации. На одни рестораны сколько ушло да на чаевые.

– Я не виноват! Это цены такие! – попытался оправдаться Бубенцов. – Чашка кофе пятьсот рублей. Чай – четыреста! Я это придумал?

– Да хотя бы и так, – сказал Шлягер. – А кто заставлял по пять тысяч чаевых раздавать? Кто цыган нанимал? Тщеславие тешили? Социальный лифт вознёс вас на самый верх. Вас отметили. Вам даже Пригласительный билет выдали! В самое высшее общество, в избранный круг! Обратно полетите в лестничный пролёт.

– Из князи, значит, в грязи?

– Радуйтесь ещё! Убивать вас не соблаговолили. Почему-то приказано держать в оперативном резерве. На всякий случай.

– Да что вы с ним разговариваете? – взвилась вдруг Роза Чмель, которая всё это время сидела тихо, неприметно, спрятавшись в углу за абажуром, сделанным из «Ромы». – Что вы миндальничаете с негодяем? Глядеть жалко на вас, как вы душевно страдаете из-за этого ничтожества. Какую скорбь терпите!.. Вошёл, шапки даже не снял, невёжа!

Бубенцов машинально сорвал с головы пыжиковую шапку, тут же застыдился рабского жеста. Несмотря на отречение, кое-какая царская гордость всё-таки ещё жила в нём.

– Жакет мне подарил, любовник хренов! – Роза вскочила, размахнулась, с силою ударила папкой об стол. – Жеребцовой шубку лисью, а мне пакость эту. Ширпотреб этот, тьфу!..

– Молчи, дрянь! Я же спал с тобой! Видел голую! – Бубенцов обозлился, надел шапку. И, оглядев всех, сказал, как бы в пояснение: – Как смеет она грубить мне? Голая… Я видел её.

– Ах, вот как! – задохнулась Роза. – Стучать пришёл? Голую он меня видел! Так вот же тебе! Ответишь за слова! Я скажу ему, Адольф! Вот, жри же. Не нужен тебе никакой холодильник! Вообще не нужен! Некуда ставить! И никакого ЖКХ тебе платить не надо. Нет теперь у тебя никакой квартиры! Ушла!

– Как так… ушла? – не поверил Ерофей.

– Банк вступил в права, продал. За проценты. С молотка ушла. Теперь там иные люди будут проживать. Совсем иные люди. Порядочные, законопослушные. Которые по пять тысяч на чай лакеям не швыряют, с цыганами не пляшут.

3

Бубенцов стоял в полнейшем остолбенении, расставив руки, только часто-часто моргал, беспомощно глядел на Шлягера. Пытался определить по лицу Адольфа степень правдивости прозвучавших слов. Шлягер, по всей видимости, застыдился. Кутался в овечью шкуру, выставляя вперёд лысеющее темя. Снова делал вид, что роется в бумагах, прятал нос в самых нижних ящиках письменного стола. Бубенцов понял, что всё правда, однако нашёл в себе силы переспросить:

– Это правда? Адольф!..

Шлягер тяжко сопел, возясь с завязками папки.

– Адольф! – позвал Бубенцов. – Правда ли всё то, что я услышал? Неужели?

– Ступайте же прочь! – с визгливым страданием в голосе выкрикнул Шлягер, отмахиваясь обеими руками. – У меня уже язва двенадцатиперстной из-за вас! Прочь ступайте! Видеть не могу!