Император Бубенцов, или Хромой змей

И тут же, не дожидаясь никакого ответа, с неожиданной прытью вскочил со стула. Коротким ударом, который в боксе именуется «крюком», заехал сидящему Шлягеру в скулу. Голова Шлягера откинулась вбок, к плечу. Чёрная такса, дремавшая под столом, рыча, вцепилась в щиколотку Полубеса. Тот стряхнул её, отпрыгнул на полшага, сгорбился, встал в стойку. Поднял локти, загородил толстое лицо кулаками в ожидании ответной атаки. Выставил вперёд прочный лоб, следил за реакцией противника. Пружинисто поднимал свою тушу на цыпочки, покачивался из стороны в сторону.

Шлягер же сидел на стуле, сутулился, бубнил горячо, невнятно, клоня нос к сложенным вместе ладоням. Затем поднял лицо, сказал глухо:

– Принимаю заушение твоё, Савёл, со смирением.

Полубес слушал настороженно, кулаков от лица не отнимал, прикрывался.

– Мотаюсь инде посреде волков… – Шлягер вздохнул. – Яко овча.

Руки Полубеса стали опускаться.

– Доколе переть против рожна, Савёл? – возвысил голос Шлягер. – Должно искать иной путь! «Утверждает Господь вся ниспадающия и восставляет вся низверженныя». Бубенцов смог! Ничтожный, слабосильный… А мы что же…

– Ну и где выход, Адольф? – отозвался Полубес, с недоверием, но и с некоторой надеждой поглядывая на Шлягера. – Где же выход? Весь мир лежит во зле. Покажи мне такую обитель!..

– Есть такая обитель! Близ града Козельска! Гряди за мною.

И не промешкал Савёл Полубес. Видать, давно уже втайне про то же думал.

– Гряду, Адольф! – выдохнул Полубес. – Куда ж я без тебя?..

Опустил наконец кулаки, оплыл всей могучей тушею, обмяк.

Стало заметно, как за окнами «Кабачка на Таганке» бесновалась снежная мгла, ломилась в стёкла, металась, билась об углы и стены, выла.

Глава 15. Подлинная жизнь

1

Бубенцов не предполагал, что нашествие врагов последует так скоро. Квартиру опечатали. Опечатали, правда, не так, чтоб в неё совсем уж нельзя было проникнуть. Обнаружилась чуть повыше замка всего лишь несерьёзная на вид бумажка – с рваными краями, с синей печатью в виде черепа с костьми. Полоска была ещё влажной, силикатный клей не успел просохнуть. Ерошка отлепил мерзкую бумажонку, отомкнул дверь, вошёл. Сердце билось часто, тревожно, с подскоком. Переступая через порог, поневоле вжал голову в плечи, ожидая какого-нибудь умело подстроенного подвоха. Чего-то вроде грубой шутки, когда сверху обрушивается ведро воды или какая-нибудь швабра с треском валится на голову.

Он давно уже усвоил, что при всей несерьёзности, нелепости их действий, тёмного косноязычия уставов, архаичности самого заведения, старинной пестроты обрядов, шутовской формы – содержание всего этого спектакля было самым суровым, кровавым, жёстким. Хорошо, если схватишь по башке шваброй, а то как бы чугунной гирей не ударили в темя. Или рельсом от узкоколейки.

Оказавшись внутри, Ерофей Бубенцов новым, острым взором оглядывал пространство такой знакомой, но уже почужевшей квартиры. Здесь прожили они с Верой пятнадцать лет. Бубенцов ходил по комнатам, вдыхал родные запахи, от которых успел отвыкнуть.

Вот в это овальное большое зеркало заглядывал он по утрам, разминая пальцами синие подглазья, тоскуя, припоминая вчерашние хмельные похождения. Это осталось там, в прежней жизни. Гляделась в зеркало Вера, близко склоняясь лицом, подкрашивая ресницы, поворачивая слегка голову влево и вправо, прищуривая свои милые, карие с золотой искоркой, глаза.

Вот по этому телефону, который сейчас трезвонит, выяснял он в то роковое утро, получил ли друг его Бермудес Пригласительный билет…

– Алло, – сказал Бубенцов. – Слушаю.

Мгла сыпалась, струилась по стёклам, как пепел.

В квартиру ворвался телефонный гам. Вновь объявились коллекторы. Закричали после долгой разлуки пронзительным хором. Завизжали все одновременно, отталкивая, перебивая, перекрикивая друг дружку. Постепенно, однако, тон криков стал понижаться. Среди безобразного лая, воя, визга Бубенцов различал уже некие отчётливые периоды. Как будто хаос пытался организоваться, в нестройных воплях стали проскальзывать силлабо-тонические ритмические тропы:

– Думал, мы от тебя отстанем?

– Ухватим крючьями за рёбра, из-под земли достанем!

– Думал, тыщи те в тщете не отыщете!

– Зря, мол, рыщете!

– Ещё как отыщем и взыщем!

Выходит, его снова отдали на растерзание обыкновенным бесам. Мелким, ничтожным. Да что ж ты удивляешься, Бубенцов? Чему тут удивляться? Ведь и миром, как видишь, овладели не могучие ветхозаветные силы зла, а мелкая, суетливая, ничтожная сволочь. Вот что обидно!..

– Есть верный выход! – увещевал один особенно ласковый, задушевный тенор. – Есть избавление от мук и от телесных недуг. Человек создан для полёта, а не ради житейского болота. Прыгни с крыши, как летучие мыши!

– Юмор пошлый, – кротко отвечал в трубку Ерошка. – Гадкие людишки. Все вы смертны. Но я возлюбил вас согласно заповеди. И потому совсем не боюсь.

Хотя, честно сказать, всё-таки побаивался.