Иммигрант

Я подошёл к подъезду, возле которого стояли уже замеченные мной издалека темнокожие беженцы, и зашёл внутрь. В доме творился хаос. Беженцы ходили вверх и вниз по узкой коридорной лестнице, сталкиваясь со строителями, которые вели отделочные внутренние работы, и таскали разные стройматериалы. Я попытался найти главного этой богадельни, останавливая и спрашивая проходящих мимо людей. Через несколько минут ко мне выбежала вся захлопотанная (как могло бы показаться с первого взгляда) молодая ирландка, крашеная блондинка лет двадцати пяти, она была невысокого роста, среднего женского телосложения, с жёлтыми, местами почерневшими зубами, и мутно голубыми, совершенно лишёнными каких-либо эмоций глазами. По её общему виду несложно было определить, что она и героин — это одно целое. Она схватила меня за руку и потянула вверх по лестнице. Открыв на втором этаже дверь, мы вошли в комнату, в которой по обе стороны стояли по четыре двухъярусных кроватей. Шестнадцать человек! Это меня возмутило. В одной небольшой комнате, и никаких между ними разделений и перегородок. Никакой приватности! Ну это перебор. Запах в комнате стоял спёртый и неприятный. На окнах висели тяжёлые тёмные шторы. Я вошёл и положил сумку на нижнюю кровать, стоявшую возле окна.

— Come, come, — сказала пионервожатая (так я уже успел её окрестить, после того как увидел), не дав опомниться, и вывела меня из комнаты.

В коридоре воняло старьём, пылью, плесенью и краской. Она подхватила меня под локоть и повела уже вниз по лестнице.

— Dining room, — сказала она, указав пальцем на тёмную комнату внизу лестницы, — but not ready yet, — добавила, улыбаясь.

Всё в этой столовой было перевёрнуто вверх дном: столы стояли хаотично, некоторые из них были перевёрнуты, стулья разбросаны. «Прекрасно! — подумал я, — условия просто великолепные… Что же ещё?»

Затем она завела меня в уборную. Ну там всё было понятно: старая дореволюционная, местами отвалившаяся плитка, три умывальника, три кабинки и длинный писсуар из нержавейки.

— Where is the shower? — спросил я пионервожатую, которая держала меня по-свойски под руку и умиленно улыбалась, смотря в пустоту, уже, по-видимому, ожидая этот вопрос.

— Here! — ответила она, кивая головой, как бы указывая на всю уборную.

Я ещё раз оглядел всё вокруг. Пока я стоял и, напрягая зрение, всматривался, пытаясь разглядеть в туалете душ, в уборную зашёл один из постояльцев — темнокожий парень, из Бангладеша. Он был полностью раздет, не считая полотенца, обмотанного вокруг талии. «Интересно», — подумал я, смотря на всё происходящее. Он взял в углу ведро, с батареи снял короткий шланг и, подсоединив его к крану в умывальнике, наполнил ведро водой. Подойдя к писсуару, он улыбнулся и посмотрел на пионервожатую, которая стояла возле меня, глазея на эту «спа» процедуру, и, повернувшись к нам спиной, снял полотенце, положив его на пол возле себя. Со стороны это смотрелось, конечно же, не гигиенично, но повесить полотенце и в самом деле было некуда. Пионервожатая вышла, а я задержался ещё на несколько секунд. Парень присел возле писсуара и стал кружкой (которую он принёс с собой) поливать себя из ведра водой. Вот это сервис в наше-то время! Чисто европейский.

По сравнению с этой дырой и тем, что я здесь увидел, Пети Шато показался мне просто Александровским дворцом! После того, как я вышел из уборной, пионервожатая сказала, что через несколько недель сделают душевые кабинки. При спокойном и умеренном образе жизни непроизвольно забываешь русский мат, но сейчас мне захотелось весь его применить… высказать. Но, к счастью, или же наоборот, они его всё равно не понимают.

Перед сном я вышел прогуляться. Погода была осенняя: воздух был сырой и прохладный, моросил дождь. Прохаживаясь вперёд и назад по O’Connell Street, на обратном пути я решил зайти в традиционный ирландский паб Madigan’s. Как только я открыл дверь и переступил через порог, я сразу же окунулся в атмосферу старины и самобытности, уюта и радушия. В пабе пахло пивом, вкусной едой, которую выносили на больших тарелках из кухни, а также остатками сигаретного дыма, который не успевал втягивать кондиционер. Пошарив по карманам, я нащупал оставшуюся с десяти паундов мелочь. Два паунда и пятьдесят пенсов. Не жирно. Подойдя к барной стойке и показав бармену мелочь на ладони, я вопросительно сказал:

— Beer? — и посмотрел на его реакцию.