Иметь или быть?

Какую бы мы ни выбрали формулировку, ясно одно, что человек глубоко заблуждается, и в минуту своей полной беспомощности он воображает себя всемогущим благодаря прогрессу в науке и технике.

Этот аспект кибернетической религии соответствует оптимистической фазе развития человечества. Однако по мере того, как возрастает режим нашей изолированности друг от друга, чем меньше у нас возможностей эмоциональной реакции на окружающий мир и чем реальнее видение приближающейся катастрофы, тем более агрессивной становится новая религия. Мы уже больше не хозяева техники, мы – ее рабы; и если раньше она помогала творчеству, то сегодня у нее совсем иной лик – это богиня разрушения (подобная индийской богине Кали), которой и мужчины и женщины готовы принести в жертву себя и своих детей. И хотя в сознании еще живет надежда на лучшее будущее, человек, зараженный кибернетической религией, подсознательно уже поклоняется новому кумиру – богине разрушения.

Этот тезис подтверждается многими примерами, но я приведу только два самых убедительных:

– тот факт, что великие (да и некоторые малые) державы продолжают наращивать атомный потенциал все более страшной разрушительной силы и не могут прийти к единственно разумному решению – уничтожению всего ядерного оружия и атомных предприятий, производящих ядерное сырье;

– тот факт, что до сих пор не предприняты практически никакие меры для предотвращения экономической катастрофы.

Таким образом, не сделано ничего для обеспечения выживания человека в нашем мире, то есть для сохранения человеческой жизни на Земле.

Гуманистический протест

Обесчеловечивание личности и распространение религии индустриализма (или кибернетизма) вызвало к жизни движение протеста со стороны нового гуманизма, который восходит корнями к христианству и философскому гуманизму – от позднего Средневековья до эпохи Просвещения. Этот протест нашел выражение как в теистски-христианских, так и в пантеистских и философских концепциях. Он имел два источника: с одной стороны, его провозгласили политически консервативные романтики, а с другой – марксисты, социалисты и даже некоторые анархисты. Левые и правые объединились в своей критике индустриального общества и того ущерба, который оно наносит человеку. Такие католические мыслители, как Франц де Баадер, и консервативные политические деятели, как Бенджамен Дизраэли, нередко формулировали суть проблемы почти теми же самыми словами, что и Маркс.

Расхождения касались способов борьбы с отчуждением, которое превращает человека в вещь. Романтики (правые) полагали, что единственный выход из положения в том, чтобы остановить безудержный «прогресс» индустриализма и вернуться к старым социально-экономическим формам (с некоторыми модификациями).

Протест левых можно назвать движением радикального гуманизма, хотя иногда он выражен в теистских, а иногда в атеистических понятиях. Социалисты заявляли, что экономическое развитие невозможно задержать, что нельзя повернуть историю общества вспять, и поэтому спасение может состоять лишь в том, чтобы идти вперед и построить такое общество, в котором человек будет освобожден от отчуждения, от порабощения машинами и от угрозы дегуманизации. Социализм явился синтезом религиозной традиции Средневековья и постренессансного духа научного мышления и решимостью к политическим действиям. Подобно буддизму, он стал «религиозным» движением масс, которое, по форме оставаясь светским и атеистическим, преследовало одну важную цель: освобождение людей от эгоизма и алчности.