Иметь или быть?

Если все это так, то почему бы Европе и Америке открыто не заявить о том, что время христианства прошло? Это обусловлено несколькими факторами: во-первых, чтобы держать народ в узде и сохранять общественный порядок, общество нуждается в идеологии; во-вторых, есть еще более веская причина для того, чтобы верить в Иисуса как великого гуманиста, как жертвующего собой сына божьего. Такая вера позволяет людям пребывать в иллюзии, что Иисус любит всех и за всех. Таким образом, Иисус превращается в идола, вера а него – в эрзац собственного акта любви. Проще говоря, подсознательно вступает в действие формула: «Иисус Христос любит за меня, вместо меня; а я могу следовать образцам греческих героев; я все равно буду спасен, ибо отчужденная «вера в Христа» заменяет мне необходимость подражать Христу».

Ни для кого не секрет, что христианская религия была и есть довольно дешевенькое прикрытие для индивидуального обогащения. Но я все-таки верю, что человек наделен такой глубокой потребностью любить, что мы неизбежно должны испытывать чувство вины, если относимся друг к другу по принципу «Человек человеку волк». Поэтому даже иллюзорная вера в любовь помогает нам в какой-то степени заглушить в себе боль от бессознательного чувства виновности в том, что мы проживаем жизнь без любви.

«Религия индустриализма»

Развитие теологической и философской мысли в период после Средневековья связано с массой сложностей, которые вряд ли уместятся в эту книгу. Оно характеризуется борьбой двух направлений. Первое – это христианская духовная традиция, которая нашла место в теологических и философских рукописях, а вторая – это языческая антигуманистическая традиция поклонения кумирам, которая в ходе развития «религии индустриализма и кибернетизма» приняла совершенно неожиданные формы.

Гуманизм эпохи Возрождения продолжил традицию позднего Средневековья и способствовал первому после Средневековья расцвету духовной жизни.

С огромной силой зазвучала идея человеческого достоинства, мысль о том, что человечество – это единая общность, которая должна стремиться к еще большему слиянию, включая сферы политики и религии.

С наступлением эпохи Просвещения (XVII–XVIII века) идеи гуманизма переживают новый расцвет. Карл Беккер (1932, 1946) показал, в какой мере философия Просвещения соответствовала «основным религиозным принципам» теологов XIII века: «Когда мы изучаем основания этой веры, мы убеждаемся, что философы совершенно бессознательно в самых разнообразных формах демонстрировали свою связь с идеями Средневековья»[40]. А французская революция, детище просветительской философии, была не просто политическим переворотом. Это была, по мнению Токвиля, «политическая революция, которая проходила по религиозной модели и нередко принимала ее обличье (курсив мой. – Э. Ф.). Как ислам и протестантизм, она перешагнула через границы стран и народов и также получила распространение через своих проповедников и пропагандистов».

На проблеме радикального гуманизма XIX–XX веков я остановлюсь позже. А пока хочу обратить внимание на проблему нового язычества, которое идет бок о бок с гуманизмом и в настоящий момент истории представляет серьезную угрозу для человечества.

Первой ласточкой перемен, которые распахнули ворота «религии индустриализма», была ликвидация материнского начала церкви, осуществленная Лютером. И хоть обращение к этой теме может показаться «лирическим отступлением», я считаю, что она имеет решающее значение для понимания новой религии и нового социального типа личности.

Человеческое общество может быть организовано двояко: либо по принципу патрицентризма (патриархат), либо по принципу матрицентризма (матриархат). Матриархальный принцип в центре общества помещает фигуру любящей матери[41]. Это принцип безусловной любви: мать любит детей не за то, что они доставляют ей радость, а потому лишь, что они дети (ее собственные или другой женщины – это неважно). Поэтому любовь матери нельзя заслужить «хорошим поведением» и нельзя потерять из-за «плохого поведения». Материнская любовь объединяет милосердие и сострадание.

Отцовская любовь, напротив, зависит от обстоятельств: от успехов сына и его поведения, от внешности (похож на отца или нет) и т. д. Отец может разлюбить сына, но потом простить его, если он раскаивается и готов быть послушным. Любовь отца можно соотнести со словом «справедливость».