Имени такого-то

В присутствии этого человека Райсс сразу сделалось неприятно и нехорошо, и пока шли от проходной, делалось только хуже, и стало вдруг страшно, как в детстве: он был большой, пах чужим, и понятно было, что мир его – другой, и сам он – другой, и сговориться с ним толком про что бы то ни было почти невозможно. Она толкнула дверь в собственный кабинет и услышала странный звук: «тук-тук; тук-тук», – и замерла на пороге, и большой, чуждо пахнувший человек протиснулся мимо нее, словно явился к себе домой, и уставился на Жукову.

– Капельки надо выпить, – повторяла Жукова, – надо выпить и водичкой запить, капельки хорошие, от капелек сразу хорошо станет, – и подносила толстостенную голубоватую рюмку, долитую до середины, к самым губам Клименко, но та продолжала раскачиваться взад-вперед вместе со стулом, и стул глухо делал «тук-тук» по ковру, и снова «тук-тук», «тук-тук». – Капельки хорошие, – опять сказала сидящая на корточках Жукова, – капельки надо выпить и водичкой запить, ну, будь умничкой, Леночка, давай капельки выпьем. – Но тут Клименко взмахнула рукой, содержимое рюмки выплеснулось Жуковой в лицо, и продолжилось мерное «тук-тук», «тук-тук», «тук-тук».

– Это что с ней? – шепотом спросил Зиганшин.

– Что происходит? – спросила Райсс, делая несколько шагов вперед. – Жукова, объясните, пожалуйста, и почему здесь?

Жукова выпрямилась, морщась от горечи и вытирая лицо ладонью, полезла за носовым платком в карман и сказала тихо:

– Вы простите, Эмма Ивовна, хотели в сестринскую, а смогли только досюда дотащить, не идет она. В коридоре как легла, так и лежала, еле досюда довели.

– Так что случилось? – нетерпеливо спросила Райсс.

– Внучек у нее был на барже той, детсадовской, – прошептала Жукова («тук-тук», «тук-тук», «тук-тук»). – Не нашли его, утонул.

– Не понимаю, – тихо сказала Райсс, а Зиганшин присвистнул. – Объясните, – сказала Райсс, поворачиваясь к нему.

– Вечером вчера, когда бомбили, – сказал Зиганшин. – Детский сад в это время пытались вывозить. Долбанули, сволочи, по барже, пробили трюм. Баржу не спасли и раненых много. И не досчитались семерых, трое дети.

Райсс постояла молча.

– Валентина Игоревна, – сказала она, – надо увести ее отсюда, мне работать нужно.

Жукова засуетилась.

– Да не вы одна, – сказала Райсс и поморщилась. – Сходите за Евстаховой или за Гемако и берите под две руки. И не в сестринскую, а в процедурную. Ей не капельки нужны, а укол, не знаю, циризопама. Из отделения кого-то позовите.

Жукова убежала. Клименко продолжила раскачиваться на стуле.

– Пациенты у вас по коридорам ходят, в кабинетах сидят, – сказал Зиганшин со сложной интонацией.

– Это не пациентка, а наша санитарка, – злобно сказала Райсс. – А по коридорам в пределах своего отделения пациентам ходить полезно, и в сад выходить полезно, и вообще двигаться полезно. Вы считаете, они к кроватям должны быть привязаны?

– Некоторые, может, и должны, – сказал Зиганшин, пожав плечами.

Райсс посмотрела на него внимательно.

– Мне что, – сказал Зиганшин быстро, – мне лишь бы в рубку не лезли и в машинное отделение не совались. И в гальюн не пущу. И вообще никуда не пущу и работать мешать не дам. У вас свои дела, у нас свои. Я сразу предупреждаю: я, если что, на приказ плюну и на берег ссажу.

Умная Жукова вернулась с подкреплением: маленькой сильной Евстаховой и большой Витвитиновой, и «тук-тук» прекратилось, хлопнула дверь, и из-за двери вдруг раздался протяжный нутряной вой. Зиганшин передернулся.

– А вы привыкайте, – с наслаждением сказала Райсс, и когда обиженный Зиганшин начал нарочито шумно сдвигать в сторону все, что лежало у нее на столе, перемещать книги на стулья и в кресло, раскладывать и разглаживать план баржи, снисходительно объяснять успевшим подойти в кабинет Синайскому, Сидорову и Гороновскому про качку в трюмах (и последние двое тут же начали немилосердно орать друг на друга про то, какое отделение размещать ближе к носу, а какое – к хвостовой части), она поймала у двери Борухова и тихо отвела его в сторону, под портрет.

– Илья Ефимович, – спросила она, глядя в пол, – вы с электрошокером сами можете?

Борухов тут же поднял бровь и заулыбался. Райсс дернула его за рукав. Борухов посерьезнел.

– Умею, – сказал он. – А вы, значит, знаете.

– Знаю, – сказала она и спросила еще тише. – Мы можем быстро?

– Пойдемте, – сказал Борухов, – там сейчас никого нет. Сидоров сегодня доски добыл, они доски пилят, пока светло.

– Для ящиков? – обрадовалась она.

– Какие там ящики, – сказал Борухов. – На ящики не хватит. Гольц вам потом объяснит. Идемте. У вас с сердцем все в порядке?

– Шумы какие-то были после пневмонии, – сказала она. – Глупости.

– Ну и хорошо, – сказал Борухов, – ну и хорошо.