У дверей толпились женщины-родственницы. Сестренка Патимат, впорхнув в саклю, кинулась к брату. Оглядев его с ног до головы, она остановила взгляд на перевязанной руке. Комната наполнялась близкими, прибежавшие из аула женщины постепенно удалились, оставив одних мужчин, которые повели с Магомедом и Пирбудагом отвлеченный разговор.
Хадижат продолжала готовить ужин. Баху с дочерью тоже вернулись в аул.
Доного, раскинув руки, спал на овчинном тулупе, издавая богатырский храп. Баху, вбежав в саклю, со злостью толкнула его ногой в бок. Не открывая глаз, он перевернулся вниз лицом и продолжал храпеть. В комнате было темно. Женщина зажгла лампу и вновь, подойдя к мужу, поддала ему в бедро острым носком башмака, но уже более чувствительно. Доного встрепенулся, сел и, часто моргая покрасневшими глазами, стал озираться.
— Пьяный осел, спишь преспокойно, чтоб тебя шайтаны на том свете в кипящем чане утопили!
— Ты что, с ума спятила? На мужа! — стал возмущаться Доного.
— Ах ты проклятый пьянчуга, глаза таращишь, чтоб они у тебя повылазили, бесстыжий бродяга!
— Замолчи! — грозно пробасил Доного.
— Ты еще заставляешь меня молчать! Старый ишак, лучше бы ты не вернулся домой. Мне было бы легче, если бы поднесли папаху, наполненную твоими глупыми мозгами. Пусть бы лучше вражеские пули изрешетили грудь твою, когда ты возвращался из Шуры.
— Эй, глупая женщина, чего раскаркалась, как ворона? Замолчи, или я убью тебя!
— Он убьет меня, — с язвительной усмешкой сказала женщина. — Пропойца! Черное пятно позора! Лучше б твоя кожа превратилась в мешок, наполненный костями, чем на мизинце моего сына сломался ноготь!
— Я муж тебе или кто? — закричал Доного.
— Ты гяур, а не муж. Я сама зарежу тебя, как жертвенного барана, и буду смазывать твоим салом сапоги своего сына, — пригрозила взбешенная жена.
Доного, сощурив глаза, посмотрел на супругу, которая была на голову выше его и сильнее физически. Решив, что сейчас с нею шутки плохи, он спросил:
— Где мой сын?
— Ты не достоин называться его отцом, — грубо ответила женщина.
— Это я не достоин? Родной отец? А кто же тогда достоин? Да он же весь в меня. Клянусь аллахом, из него получится прекрасный акробат, если он научился танцевать лезгинку на канате.
— Хватит с нас одного шута, дьявол бы тебя удавил канатом…
Не обращая внимания на слова жены, Доного продолжал:
— Мой Шамиль — лучший бегун и пловец. Его как непревзойденного джигита знают все койсубулинцы. Никто в Гимрах так ловко не владеет кинжалом и не стреляет так метко в цель.
В это время в дверях показалась Патимат. Услышав слова отца, она сказала:
— Ты не любишь Шамиля.
— Нет, я люблю его больше вас всех.
— Если бы любил, не напился бы, а еще клятву давал ему, что не будешь пить.
— Давал, давал, но пришлось нарушить.
— А он из-за тебя бросился с…
— Да он лучший прыгун в селении, — не дав договорить дочери, продолжал Доного.
— Уйди, не разговаривай с ним! — крикнула Баху.
Когда девочка вышла, Баху схватила валявшийся у порога рваный чарык и запустила им в голову мужа.
— Блудница! — заревел Доного. Он попытался было встать на ноги, но, покачнувшись, снова упал на тулуп. — Ах ты поганая змея, я вырву твой ядовитый язык! — Ползая на четвереньках, он стал шарить вокруг себя. Наконец нащупал кинжал. Взявшись за рукоятку, хотел было оголить лезвие.
Баху, подойдя к нему, вырвала оружие. Доного вцепился в ногу жены. Женщина свалила его навзничь.
— Ах ты кобыла!
— Вот тебе и кобыла, одним взмахом хвоста сбросила такого вонючего седока, как ты, — язвительно процедила Баху.
Хлопнув дверью, она вышла из комнаты…
Проснулся Доного поздно. Приподняв голову, оглядел комнату.
Возле окна сидела дочь. Раскачивая глиняную миску из стороны в сторону, она сбивала масло.
— Патимат, почему не разбудила к утренней молитве? — спросил он.
— Мама не велела будить, сказала: «Пусть аллах пошлет ему непробудный сон!»
Доного пробормотал что-то невнятное, почесал затылок и вновь опустился на подушку. Глядя на бревенчатый пожелтевший потолок, он стал вспоминать все, что произошло с ним вчера. Через некоторое время он вновь приподнялся, сел, опять обратился к девочке:
— Где моя одежда?
— Какая одежда? Ты вернулся из Шуры в чужой вшивой рвани. Мы выбросили все во, двор.
— Шамиля нет дома?
Патимат не ответила.
Доного, строго посмотрев на дочь, повторил вопрос.
— Нет его, он из-за тебя прыгнул с балкона, сломал руку.
Глава семьи побагровел, виновато мигая, переспросил:
— Сломал руку?
— Да, сломал. Еще он хотел броситься в пропасть, но, к счастью, Магомед с тетушкой Меседу удержали. Брат сказал маме, что больше, никогда не вернется в наш дом. — Видя растерянность отца, Патимат помолчала немного и добавила: — Из-за тебя, потому что вчера над тобой смеялся весь аул, даже дети. Неужели ты ничего не помнишь?
Доного молча встал, зашел в кунацкую. Там на деревянных гвоздях, вбитых в стену, висела праздничная одежда. Приодевшись, он направился к двери и столкнулся лицом к лицу с Магомедом.
— Асаламалейкум, Доного!
— Ваалейкум салам! Заходи, сын мой.
— Как здоровье, самочувствие? — спросил гость.