Одно из величайших отличий нынешней войны от прошлой — это радио. Благодаря радио народы сейчас в гораздо меньшей степени, чем в прошлую войну, будут зависеть от тоталитарной информации собственных правительств, и гораздо скорее будут заражаться настроениями других стран. В этой области Кремль уже успел потерпеть большое поражение. Коминтерн, важнейшее орудие Кремля для воздействия на общественное мнение других стран, явился на самом деле первой жертвой германо-советского пакта. Судьба Польши еще не решена. Но Коминтерн уже труп. Его покидают с одного конца патриоты, с другого конца интернационалисты. Завтра мы услышим, несомненно, по радио голоса вчерашних коммунистических вождей, которые, в интересах своих правительств, будут на всех языках цивилизованного мира, и в том числе на русском языке, разоблачать измену Кремля.
Распад Коминтерна нанесет неисцелимый удар авторитету правящей касты в сознании народных масс самого Советского Союза. Так, политика цинизма, которая должна была, по замыслу, укрепить позиции сталинской олигархии, на самом деле приблизит час ее крушения.
Война сметет многое и многих. Хитростями, уловками, подлогами, изменами никому не удастся уклониться от ее грозного суда. Однако наша статья была бы в корне ложно понята, если бы она натолкнула на тот вывод, будто в Советском Союзе сметено будет все то новое, что внесла в жизнь человечества Октябрьская революция. Автор глубоко убежден в противном. Новые формы хозяйства, освободившись от невыносимых оков бюрократии, не только выдержат огненное испытание, но и послужат основой новой культуры, которая, будем надеяться, навсегда покончит с войной».
— Такого не говорят? — спросил Горелов.
Боря не понимал, как ему действовать. С одной стороны, этот психотерапевт сейчас предъявил ему его собственные мысли, почти все, вплоть до надежд на всеобщую радиофикацию; с другой — этот стиль мог принадлежать только одному человеку, никому иному, и Боря не был бы газетчиком, если бы не опознал его.
Было время, когда он боготворил этого человека; Было время трезвого отторжения и даже, пожалуй, разочарования. Было время мстительности, всегда направляемой на бывших кумиров. Но Боря не переставал и тогда вздрагивать от мгновенной точности оценок, интонаций, собственных своих мыслей, которые этот человек высказывал наилучшим способом. Потом пришло понимание, что он всегда был хлестким провинциальным публицистом и никем более, ибо не видел сырой, глубинной сущности всех здешних вещей и до сих пор на что-то надеялся. Этот глубокий уровень был для него закрыт (а для Бори нет, Боря в последние пять лет научился многое видеть). Но на своем, первом, — он, как всегда, угадывал безупречно; просто кровяная местная сырость его отвергла, ему было с ней не сладить, его темперамент воспитан был пустыней, а не болотом.
— Нет, — сказал Боря наконец. — Так не говорят. Но думают наверняка. Я вот, честно вам скажу, кое-что из этого подумал.
— Правильно, — похвалил Горелов. — Он дело говорит. Просто жаль, что у нас это сказать некому. А так-то ведь сразу было ясно, что исторически нам суждено действовать вместе. И чтобы выбить у врага его оружие… хорошо бы кто-нибудь здесь вслух это объяснил, вы не находите?
— То есть я?
— Почему именно вы? Но кто-то из ваших подчиненных. Дать статью. Объяснить исторические корни. Показать, что это предопределено, и что национал-социализм — тоже социализм. В любом случае у нас с ним и больше общего, чем между нами и всей остальной Европой. Считайте, что я вам дал конспект.
— Погодите, — не понял Боря. — Но ведь после публикации такой статьи…
— Ничего не будет автору такой статьи, — равнодушно объяснил Горелов. — Но сейчас она нужна. А потом… мало ли что потом. Сначала мы с ними поделим Европу. Потом, может быть, и все остальное поделим. А потом задавим, потому что нас победить нельзя, у нас больше пространства, чем может пройти враг. Это многократно проверено. Мы непобедимы.
— Но иметь их в союзниках…
— Тактика, — сказал Горелов. — Сейчас такая тактика. Но вообще-то неужели сразу не было понятно, что классовая близость и тэ дэ. Единственное разногласие — по еврейскому вопросу, но оно сейчас не принципиально. Принципиально сейчас то, что наш общий враг англосакс. Объясните там это или пусть кто-то.
Он высказал все главное и, казалось, засыпал прямо за столом. Видно, много работы было у них сейчас.
— Я все сделаю, — сказал Боря. — Но я хочу вас попросить. У меня взяли невесту.
— Невесту? — Горелов поднял бровь и, кажется, заинтересовался. — Вы разводитесь?
— Да. Мы собирались пожениться через месяц. Я вам про нее рассказывал.
— Я помню. Возвращенка, да?
— Да. Это было неделю назад, я не хотел беспокоить.
— Почему, вы звоните в случае чего. Телефон же есть у вас. Все данные ее мне передайте.
Боря продиктовал.
— Это проверка, я думаю, — сказал Горелов, явно избегая серьезного разговора.
— Проверка длилась бы меньше. Это связано, видимо, с ее заграничными делами.
— А может, и с заграничными. Ее отец приехал?
— Приехала вся семья год назад.