Июнь

…Встреча с Гореловым назначена была на ближайшую пятницу. Боря надеялся, что Горелов заговорит об Але первым и передаст новости, но тот то ли ничего не знал, то ли притворялся.

— Ну-ну, — сказал Горелов с обычной своей деловитой ленью, словно интересовался чем-то второстепенным вроде рыбалки. — Что поговаривают?

— Так ведь не поговаривают, — очень спокойно ответил Боря. — Сейчас только мы с вами поговариваем, остальные помалкивают.

— Ну, давайте мы с вами поговорим, — предложил Горелов. — Вы ведь что-то думаете обо всем этом?

Боря опять демонстративно пропустил подачу.

— Вы про договор?

— Да, да, про договор.

— Про договор у меня самого очень мало мыслей, — сказал Боря осторожно. — Собственно, одна мысль — что таким образом предотвращается война.

— Ну уж, — недоверчиво сказал Горелов. — Борис Ильич, мы же с вами говорили — у нас тут разговоры честные. Иначе ни мы вам не нужны, ни вы нам.

Это был уже прямой намек — видимо, они торговали Алей, и за честность можно было купить сведения о ней. И Боря сначала аккуратно, потом все более увлекаясь начал рассказывать — о том, что без войны ничего не получится, о том, что война сцементирует всех, о последнем шансе, — но Горелову было неинтересно.

— Хорошо, — сказал он, — а вот такого вам не приходилось слышать? — И протянул лист серой бумаги с машинописью на обеих сторонах, очень тесной, через интервал.

«Как свирепо поучителен тот факт, что германо-советский договор ратифицирован сталинским парламентом как раз в тот день, когда Германия вторглась в пределы Польши! Общие причины войны заложены в непримиримых противоречиях мирового империализма. Однако непосредственным толчком к открытию военных действий явилось заключение советско-германского пакта. В течение предшествовавших месяцев Геббельс, Форстер и другие германские политики настойчиво повторяли, что фюрер назначит скоро „день“ для решительных действий. Сейчас совершенно очевидно, что речь шла о дне, когда Молотов поставит свою подпись под германо-советским пактом. Этого факта уже не вычеркнет из истории никакая сила!

Дело совсем не в том, что Кремль чувствует себя ближе к тоталитарным государствам, чем к демократическим. Не этим определяется выбор курса в международных делах. Германо-советский пакт является в полном смысле слова военным союзом, ибо служит целям наступательной империалистской войны. В прошлой войне Германия потерпела поражение прежде всего вследствие недостатка сырья и продовольствия. В этой войне Гитлер уверенно рассчитывает на сырье СССР. Заключению политического пакта не случайно предшествовало заключение торгового договора. Москва далека от мысли денонсировать его. Литвинова сменил Молотов, который не связан ничем, кроме обнаженных интересов правящей касты. Политика Чичерина, т. е. по существу политика Ленина, давно уже объявлена политикой романтизма. Политика Литвинова считалась некоторое время политикой реализма. Политика Сталина-Молотова есть политика обнаженного цинизма.

„На едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, Советскому Союзу не может не принадлежать место в передовых рядах“, — говорил Молотов в Верховном Совете три месяца тому назад. Какой зловещей иронией звучат теперь эти слова! Советский Союз занял свое место в заднем ряду тех государств, которые он до последних дней не уставал клеймить в качестве агрессоров.

Напомним, что вскоре после мюнхенского соглашения секретарь Коминтерна Димитров огласил — несомненно, по поручению Сталина — точный календарь будущих завоевательных операций Гитлера. Оккупация Польши приходится в этом плане на осень 1939 года. Дальше следует: Югославия, Румыния, Болгария, Франция, Бельгия… Наконец, осенью 1941 года Германия должна открыть наступление против Советского Союза. В основу этого разоблачения положены, несомненно, данные, добытые советской разведкой. Схему никак нельзя, разумеется, понимать буквально: ход событий вносит изменения во все плановые расчеты. Однако первое звено плана — оккупация Польши осенью 1939 года — подтверждается в эти дни. Весьма вероятно, что и намеченный в план двухлетний промежуток между разгромом Польши и походом против Советского Союза окажется весьма близким к действительности. В Кремле не могут не понимать этого. Недаром там десятки раз провозглашали: „мир неразделен“. Если тем не менее Сталин оказывается интендантом Гитлера, то это значит, что правящая каста уже не способна думать о завтрашнем дне. Ее формула есть формула всех гибнущих режимов: „После нас хоть потоп“.