А однажды он сказал: «Я слышал шёпот сердец ваших: „Наш Бог должен быть более милосердным с нами, детьми Авраамовыми". Но вижу я средь вас хозяев виноградников, тех, что бранят тружеников праведных по утрам, и тех, что кричат на слуг усталых на закате солнца, отваживаясь на великую несправедливость и взывая о милосердии при этом.
Отец мой открывает врата своих владений при стуке вежливом и почтительном, а криков он не терпит. Его уши любовь услаждает пеньем мелодичным, для ненависти глух он».
Как-то я слышал, как сказал Иисус: «Помните: вором человек становится по великой беде и нужде, лжецом — в опасности; охотником за жизнями людскими становится тот, кто охотится на ваши ночи, это охотник самой Тьмы. Я же стану Сочувствующим всем вам».
А однажды я последовал за ним на площадь базарную Иерусалима, как следовали за ним покорно и все остальные товарищи его. И он рассказал нам притчу о сыне-моте и притчу о купце, который распродал все добро своё и купил жемчужину бесценную.
И вот во время его речи фарисеи привели толпой женщину, кою обвиняли в блудодействе. И обратились они к Иисусу: «Она осквернила клятву верности мужу и была взята на месте преступленья».
Он пристально всмотрелся в неё, а затем положил руку на чело её и заглянул в глаза.
Затем уж повернулся к тем людям, что привели её к нему, долго смотрел на них, наклонился к земле и пальцем начал что-то писать в пыли.
Он выписывал имя каждого из них и рядом с именем записывал какой-нибудь грех, свершенный тем или иным из фарисеев.
И пока писал он, разбегались обвинители по проулкам, в страхе и стыде пытаясь скрыться от него.
Когда закончил он писать, рядом с ним остались только та женщина да наше стадо.
Он вновь всмотрелся в ее глаза и сказал: «Ты любила чрезмерно. Они, приведшие тебя сюда, любили слишком мало. Но именно они угодили в ловушку.
А сейчас ступай с миром.
Никто из тех, кто находится здесь, не смеет судить тебя».
Я же поразился тому, что сказал он, ведь за ним-то никаких грехов не числилось.
Долго размышлял я над событиями дня того и понял, что только чистое сердце прощает жажду, разыгравшуюся у пригубивших мертвой воды греха.
И только оступившийся однажды может протянуть руку упавшему сейчас.
И вновь, и вновь я буду повторять, горше смерти горькой жизнь без него.