Иисус достоин аплодисментов

Девчонок было не узнавать. Все, все, ВСЕ, они казались восточными красавицами, и они, как специально, как издеваясь, даже те, которым по определенным причинам не следовало бы, которые если бы весна и по чуть-чуть… и так, невзначай… Словом, все, как одна в тесненьких маечках-топиках и в как бы приспущенных, только на бедрах… Животики голенькие, пупочки… и сорвать бы эти зубами с бедер джинсы! Девчонки, как издевались, парни же пухли от пива и от этих… голеньких животиков слюной давились.

В голове не укладывалось, что еще вчера был дождь и холод, была осень, нет, конечно весна, точнее, зима — ведь снег, ветер, сугробы… и дождь… И лето. Рехнуться можно. Только и разговоров было в эти два дня, что о погоде; писали в газетах, говорили по телевидению, радио, говорили в магазинах, на улице, в автобусах, говорили, говорили, говорили, стращали, пугали, удивлялись и р-радовались. Пусть катаклизмы и катастрофы, пусть цунами и землетрясения, зато зима сдохла! достала всех зима, достал снег. Лето раздело город, и город стонал от жары и счастья. Желто-зеленый, розовый, пусть оранжевый, только не черный, только не серый, только не коричневый. Город звенел в цвете, город слепил глаза… какая тут учеба; с утра, только собравшись перед первой парой, парни… в упор не видели института, только пивные ларьки и магазины. И на пляж, или в парк, или… да хоть во дворы. В эти два дня на лекциях были только преподаватели да редкие умники, все нормальные студенты пили пиво, много — как президент в телевизоре. Тем более что батареи грели по-зимнему, и в аудиториях, впрочем, как и в каждой квартире, стояла нестерпимая духота, само лето заставляло прогуливать и прохлаждаться с пивом, что большинство с удовольствием и делали. Настроение — что надо! Пляж, солнце, девочки в бикини, бледненькие, красненькие, но разве это главное, главное — голенькие. Вода холодная; парни лежали на горячем песке и наслаждались. Гена только сидел смурной и пил много и молча.

— Забудь, Гена, забей! — утешали его.

— Женюсь, — вдруг выдал он. Все разом глянули на него. — На Кристине женюсь, — повторил он. — Сейчас пойду и женюсь.

— Ну, давай, женись, напьемси-и! — подмигивали ему. Он, и, правда, поднялся и, как был в трусах, уверенно, но не совсем твердо зашагал с пляжа. — Штаны надень, жених! — Гена не обиделся, смутился, вернулся, надел штаны, рубашку и, махнув на прощанье, зашагал с пляжа.

— До первого мента, — заметил кто-то со знанием.

Тема была любопытная. Только представили Гену и Кристину под венцом. Грешно, конечно, но образ этот показался забавным. Кто-то даже не без иронии заметил:

— Прикиньте, а как она скажет «да»?

— Кивнет.

— Вообще-то, жутковато, — кто-то серьезно представил себе эту сцену.

— Слушайте, пацаны, — до кого-то дошло. — А спать он с ней как будет? В смысле… вы понимаете.

В каком смысле спать — понимали все. Понимали, но представить боялись.

— Начинаю представлять, что Гена — извращенец, — заметил кто-то, и кто-то согласился: — Видать, да.

И никого уже не интересовало, кивнет она или еще как-нибудь… Гена извращенец — вот что заинтересовало парней.

— Нет, пацаны, ерунда все это, не женится он, — кто-то не верил. Не женится он.

— А если?

— Тогда спать с ней не будет…

— Да с чего вы взяли, что она за него… пойдет? — кто-то с трудом выговорил это неуместное слово, — с чего вы взяли, что мать ее согласится на это извращение?

Вот с этим все дружно согласились. И выпили.

С пляжа шли разморенные и довольные. Возле летнего кафе, у мусорного контейнера, какой-то парень в спецовке, с молотком, доставал из тары для бутылок пустую пивную бутылку и бил по бутылке молотком, горлышко бросал на землю, в кучу осколков возле контейнера. Бросив горлышко, доставал следующую бутылку и бил по ней молотком. На него глянули, бьет и бьет, какое дело. Данил только удивился:

— А зачем он их бьет?

— Хрен его знает, — ответил кто-то. — Так надо, наверное.

— Все-таки любопытно, — Данил развернулся и зашагал к парню. Компания остановилась.

— Извини, а зачем ты их бьешь? Их же сдать можно, — спросил Данил. Парень, побив все бутылки, с пустой тарой в одной руке, с молотком в другой, потянулся, ответил:

— А на хер они нужны.

— А-а, — с пониманием глянул на него Данил.

— Ну и зачем он? — спросил Дима. И ему было это интересно, но самому спрашивать… не прилично как-то.

— Сказал, а на хер они нужны, — ответил Данил.

— А-а, — с пониманием произнес Дима. Ответ парня его устроил. Такова душа русская, — заметил он, впрочем, не уверенно и про себя. Данил только не мог успокоиться.

— Все-таки зачем? — не понимал он.

— Загадочная русская душа, — вслух решился оформить свою мысль Дима, но все же не уверенно, и от того с улыбкой.

— Причем здесь душа, — воскликнул Леха Пантелеев, белобрысый парень с веснушками. — Он же ответил тебе, не нужны они.

— Ну да, конечно, — согласился Данил. — Но зачем? — не выдержал он.

— Они, может, бракованные, — предположил Леха, битая тара, чтобы бомжи по двадцать раз не сдавали.

— Ну, так еще логично, — успокоился Данил. — Но бить-то зачем?