Иисус достоин аплодисментов

— Да какая вам разница, из нее всё пекут — она ж мука! — не выдержала такой бестолковщины продавец.

— Да я не спрашиваю, что из нее пекут! — не выдержал и Данил. — Я спрашиваю, какая она!

— Вы, молодой человек, не хамите! — вступилась девушка-кассир. — У нас эту муку и для кафе покупают, и лаваши из неё пекут, она вся у нас с одного хлебзавода.

— Мне не интересно, с какого она, блин, завода, — завелся Данил, — вы мне что, не можете ответить простой вещи — какого назначения мука? Вы бирку на мешке посмотрите, там написано.

— Вам надо, вы и смотрите, — обиделась девушка-кассир.

— Я бы рад, да у вас мешок на витрине, к покупателю задом стоит, — съехидничал Данил. Сингапур, развеселившись, слушал, впрочем, тоже не понимая — какая Данилу разница, какую муку брать.

— Девчонки, правда, даже интересно, он же не отстанет; скажите ему, какая у вас мука, — добродушно попросил он.

— А чего он умничает, — духарилась девушка-кассир. — Муку ему особую подавай. У нас она вся одинаковая, вся высшего сорта. И все покупают и не жалуются, никто еще назад не возвращал.

Продавец в это время сходила и принесла бирку от мешка. — На, смотрите, — протянула она бирку Данилу. Прочитав бирку, он победно ткнул пальцем в надпись:

— Смотрите, написано: мука общего назначения. И я у вас, в который раз спрашиваю — у вас есть хлебопекарная мука в десятикилограммовом мешке?

— Тебе что, хлеб из нее печь? Тоже мне, пекарь выискался, — обидевшись, пробурчала продавец.

— Волосы отрастил, а совести нет, — заметила девушка-кассир, и ответила резко. — Нет у нас никакой хлебопекарной, у нас она вся одна, с одного хлебзавода, и другой специальной, — съязвила она, — нету.

— Пошли отсюда, — кивнул Данил.

— И какая ему разница, — в недоумении, в след ему пробурчала продавец, — делать нечего, ходят, издеваются, работать не дают. — Настроение у нее было испорчено на весь день.

— Вот… додельные, — только выйдя из магазина, возмутился Данил. — Вот какая им… разница, — вскричал он, — что я буду делать из этой муки?! Они что не могли по-человечески ответить?

— А, правда, какая разница? — примирительно спросил Сингапур.

— Объясняю для идиотов. Мы хлеб не покупаем, у меня матушка сама хлеб печет. И для этого нужна мука хле-бо-пе-кар-на-я, — по слогам произнес он. — Объясняю, — сказал он, глядя в ничего не понимающее лицо Сингапура. — Есть краска художественная, и есть — оформительская. Качество помола. Теперь понял?

— Теперь понял, — кивнул Сингапур.

— Нет, ну ты только вспомни! — разошелся Данил, — ну вот додельные же. Вот им всё надо. Ну и страна!

— Они просто, как и я, не знали, что и мука имеет свою классификацию, а показать не хотели, вот и возмущались.

— Они бы лучше бирку сразу показали, идиотки. Ладно, пошли в другой магазин.

— А в другом есть? — усомнился Сингапур.

— Она и в этом была, — раздосадовано ответил Данил, — но матушка у меня же экономка, она просила большой мешок купить килограммов на десять. Куплю в двухкилограммовых, — вздохнул он.

Купив пять пакетов муки — теперь хлебопекарной, занеся ее домой, парни, не задерживаясь вышли на улицу.

— Ну чего? Берем и того, и того, и к тебе? — спросил Данил. — А то после такого шопинга, выпить охота, и уже не только пива.

— Ко мне? — вспомнив, дрогнувшим голосом, повторил Сингапур. И ответил, с каким-то отчаянием. — Пошли ко мне! Черт с ней!

Они вошли в подъезд.

— Подожди, — Сингапур замедлил шаг, остановился, прислушался. — А, ладно! — махнул он, и нарочито твердо, стал подниматься на свой этаж.

Галя стояла возле окна. Увидев Сингапура, хотела что-то сказать. Не замечая ее, угрюмо смотря себе под ноги, он подошел к двери.

— Здрасте, — кивнул ей Данил.

Сингапур открыл дверь, не оборачиваясь, вошел в квартиру, забыв о Даниле, дернув дверь за собой.

— Э, ты… — Данил успел схватить за дверную ручку.

— А… извини, — ответил Сингапур, все не оборачиваясь, прямо зашел в кухню.

Дверь закрыл Данил.

— Сингапур, ты чего это? — спросил он.

— Ничего, — выставив на стол водку и пиво, ответил Сингапур. Открыл дверь холодильника, и хотя там, кроме банки консервов из морской капусты да бутылки растительного масла ничего не было, долго смотрел с видом чего бы такого выбрать. Взяв банку консервов, захлопнул дверь. Взяв консервный нож, стал в тихой, во все нарастающей ярости, кромсать банку, нож, выскользнув, полоснул, у основания большого пальца руки, держащей банку; выступила кровь.

— Бля-я, — застонал он. — Сука! — нож, следом банка, с размаху влетели в пол.

— Круто, — негромко присвистнул Данил.

— У-у… ё-ё, — стонал Сингапур, полотенцем замотав раненую руку.

— Давай водкой промоем…

— Ты чего! — Сингапур отнял бутылку. — Так заживет, — сказав, приложился к горлышку, но глоток сделал слишком суровый — тошнота подступила, кулаком зажав рот, сморщившись, процедил: — Дай пива. — Запив водку, вернул баклажку Данилу. Отдышавшись, опустился на табурет и отвернулся к окну.

— Ты чего, трахнул ее? — кивнул на дверь Данил.

— Хватит острить, — Сингапур поднялся. — Пошли в зал. Водку возьми. И рюмки. И капусту, — в сердцах махнул он.