У меня есть опыт жизни, далеко превосходящей то, что я в состоянии охватить умом. Стремление прожить ее в полной мере выводит меня за пределы человеческого сознания. Однако я могу уже здесь испытать на себе ее сладость и заглянуть в ее вечность. Когда я делаю это, то вступаю в общение с Источником Жизни, который я называю Богом.
Я не могу объяснить, что такое Бог и каков он, – впрочем, этого не может никто
У меня есть опыт любви как чего-то внешнего по отношению ко мне самому. Я не способен ее породить, но я могу ее получить, а получив, отдать другим. Таким образом, любовь – трансцендентная реальность, которой я могу коснуться и благодаря которой могу измениться сам. Тогда я буду в состоянии вырасти до более глубокого ее понимания и заглянуть в ее источник, который я называю Богом.
У меня есть опыт бытия как того, в чем я сам принимаю участие, однако мое собственное бытие даже близко не подходит к тому, чтобы исчерпать содержание самого Бытия. Я укоренен в чем-то, неизмеримо меня превосходящем – неисчерпаемом, безграничном, неразрушимом. Когда я касаюсь Основы этого бытия, то касаюсь того, что я называю Богом.
Именно через расширенное благодаря этим трансцендентным переживаниям сознание я смотрю на Иисуса из Назарета и утверждаю: в его жизни я обретаю тот смысл, который вкладываю в слово «Бог». Моя точка зрения на Бога – и даже на того Бога, которого я встречаю в Иисусе, – просто субъективное описание того, что, как я сам верю, является объективной реальностью.
Я стремился понять Иисуса как разрушителя барьеров, того, кто призывает людей выйти за пределы их систем безопасности. В его жизни было место признанию той действительности, что страх подавляет волю людей, заставляет их воздвигать вокруг себя стены, порождает предрассудки и создает религиозные системы, обещающие безопасность охваченным хронической тревогой людям. Пройти путь Христа – значит найти силы выйти за рамки любых оберегающих систем, любых религиозных форм, которые связывают человечество, чтобы войти в мир новой человечности, мир без религии. Это значит искать божественное не извне, но в самом глубинном измерении человеческого бытия. Это значит войти в сферу божественного лишь тогда, когда мы получаем свободу отдать себя до конца. Это значит перестать гадать о том, кто или что есть Бог – но своими поступками показывать, что такое Бог. Это значит созерцать полноту человечности Иисуса и видеть в нем присутствие божественного начала. «Бог был во Христе» – вовсе не доктрина, подводящая к теориям Боговоплощения и Троицы. Это утверждение присутствия, которое приводит к цельности, новому творению, новому человечеству и новому образу жизни.
Теперь возьмем этот опыт Бога – опыт, приводящий к цельности – и в его свете еще раз взглянем на историю Распятия. Насильственный характер казни при этом не умаляется: распятие было самой жестокой карой в крайне жестоком мире, однако портрет Иисуса, нарисованный авторами Евангелий, открывает нам глаза на большее, чем наше благочестие когда-либо было способно себе вообразить.
Для меня не имеет значения, сколь исторична любая из деталей истории Креста. Я сам давно убедился в обратном, поскольку, как я уже предположил выше, Евангелия – документы литургического характера, основанные не на рассказах очевидцев, а на древнееврейских источниках. Однако они содержат память об Иисусе из Назарета – портрет, который я до сих пор нахожу поразительным.
Взгляните для начала на рассказ об Иисусе, которым мы еще и сегодня начинаем Страстную неделю. Иисус торжественно входит в Иерусалим. Воздух пронизан весельем и ликованием. Вокруг толпа. Мессианский символ, заимствованный у Захарии, очевиден (Зах 9:9–10).
Он стал царем, но без символов власти. Маркус Борг и Джон Доминик Кроссан в своей книге «Последняя неделя»[88] (“The Last Week”) проводят контраст между этой процессией и процессией Пилата, который в это же время приезжает из Кесарии Приморской в Иерусалим подавить в зародыше любое восстание, которое могло вспыхнуть на Пасху. Представитель власти не ездит на осле! Представитель власти – при оружии! Евангелия говорят нам, что многие люди расстилали перед Иисусом свои одежды, а другие махали зелеными ветвями, срезанными в полях. Повсюду разносятся торжествующие крики: «Осанна! Благословен Грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!» (Мк 11:1–10). Авторы Евангелий безошибочно передают мессианский пыл, охвативший толпу. Люди хотят короновать Иисуса. От такой риторики у кого угодно пойдет кругом голова, ведь нет ничего обольстительнее для неуверенных в себе человеческих существ, нежели сладкий наркотик людской хвалы. Однако Иисус, цельная личность, не поддается соблазну. Он знает, кто он; ему не нужно признание толпы, чтобы ощутить свою полноценность. Не повернув головы, он едет дальше.