Уже много времени спустя после Распятия смерть Иисуса стали уподоблять смерти пасхального агнца, и тогда же ее начали соотносить с жертвенным ягненком Йом-Киппура, чья смерть понималась как выкуп, требуемый Богом, чтобы восстановить разрушенное творение, а кровь – как цена, уплаченная за падение. В связи Иисуса с пасхальным агнцем, как считалось, была сокрушена сила смерти, а в его связи с ягненком Йом-Киппура обреталось искупление. Его гибель, осмысленная, наконец, через эти символические толкования, теперь обладала властью разодрать завесу в Храме, отделявшую Святое место, где могли находиться люди, от Святая Святых, где предположительно пребывал только один Бог (Мк 15:38; Мф 27:51; Лк 23:45). Вот лишь некоторые из символов, превративших смерть Иисуса из нестерпимой трагедии в сознательный акт искупления.
Все это развитие понимания Иисуса шло в русле повсеместного теистического представления о Боге. Этот Бог, живший выше неба, был оскорблен человеческим непослушанием и требовал наказания и воздаяния. Когда же наказание оказалось большим, чем способна вынести падшая человеческая суть, преодоление греховности и восстановление единства с Богом стало исключительной прерогативой одного лишь Бога. И Бог в своей бесконечной милости вошел в историю в лице человека по имени Иисус посредством чудесного рождения. Бог доказал присутствие божественной силы в жизни Иисуса, дав ему способность совершать то, что мог совершать только Бог: прощать грешников, исцелять болезни, преодолевать пороки падшего мира, управлять силами природы в качестве их творца, стоять на грани между жизнью и смертью, воскрешать мертвых, выйти из гробницы, в которой его пытались удержать, чудесным образом вознестись на небо, чтобы завершить свое путешествие туда и обратно и представить Богу искупленное творение и искупленное человечество. Сначала этот способ рассказать историю Иисуса был намечен в Евангелиях, затем закрепился и стал догмой в символах веры, а еще позже – в доктринах и таинствах Церкви. Но любые объяснения всегда основываются на мировоззрении, в условиях которого сформировались. Едва оно умирает, умирают и они. Если опыт встречи с Богом в Иисусе и далее будут отождествлять с объяснением, основанным на взглядах I века на Бога, небо и чудеса, оно также неизбежно умрет. Вот с чем мы сталкиваемся сегодня, и именно поэтому так необходимо освободить Иисуса от оков религиозных взглядов вчерашнего дня, предложив портрет «Иисуса для неверующих».
Поставим вопрос иначе: что именно опыт Иисуса говорит нам о жизни, о Боге, о цели, о вечном стремлении к единству и о том, что значит единение с Богом? Только если мы сумеем ответить на данный вопрос, Крест сможет стать для нас приемлемым символом вместо знака теистического божества, садиста по натуре, который потребовал принести в жертву собственного сына в уплату за грех. Когда такие богословские представления проникают в наши литургии, они способствуют человеческой деградации и подпитывают собой фетиши, созданные христианами вокруг искупительной силы крови, пролитой Иисусом. Эта внешняя структура – с ее языком жертвоприношения, оскорбительным образом карающего Бога и характеристикой человеческой жизни как падшей, греховной и сломленной, способной лишь молить о милосердии, – доказала свою несостоятельность, и теперь ее нужно демонтировать. Именно это мы и попытались сделать на страницах данной книги. Многих беспокоит то, что когда это здание снесут, на его месте не останется ничего. Если это так, нам следует честно это признать и смириться с тем фактом, что христианство умерло и началась история постхристианского мира.
Однако я, верующий христианин XXI века, с этим не согласен. Моя задача не в том, чтобы искусственно вдохнуть жизнь в символы вчерашнего дня. Они этого не стоят, да и не способны к дыханию. Моя задача – проникнуть в тот опыт, который породил эти ныне устаревшие и умирающие символы, затем найти слова, соответствующие моему мировоззрению, и передать всю силу опыта Иисуса. Естественно, я не могу сделать это на все времена: это уже совершили апостолы, и не мне с ними состязаться. Я могу лишь сделать это для своего времени.
Я не могу объяснить, что такое Бог и каков он, – впрочем, этого не может никто, хотя веками мы притворялись, будто делаем именно это через наши символы веры и доктрины. Реальность Бога не изложить в определениях. Ее можно лишь пережить на опыте, причем следует признать: даже опыт может оказаться не чем иным, как иллюзией. А теизм – просто еще одно несовершенное человеческое определение Бога, от которого следует отказаться.
Когда я стремлюсь говорить о моем опыте Бога, то могу сделать это лишь через человеческие аналогии. Насекомым не дано никому рассказать, что значит быть птицей. Лошадям не дано рассказать, что значит быть человеком. Людям не дано рассказать никому, что значит быть Богом. Это ведь так элементарно! Поэтому позвольте мне рассказать о моем собственном опыте на языке человеческой аналогии: это единственный язык, к которому я могу здесь прибегнуть.