Игра в молчанку

Не раз я говорила себе, что судьба и так одарила нас более чем щедро, и что мы должны теперь сосредоточиться на воспитании дочери. Если я и испытывала некое разочарование, то только потому, что не сбылась моя мечта о большой семье. И ты, Фрэнк, и Элинор оправдали все мои самые смелые ожидания. Или, во всяком случае, оправдывали тогда. Еще в колледже я часто представляла себя матерью большого семейства, как сейчас у Эди; я воображала шумные семейные праздники, дни рождения и рождественские каникулы, напоенные тем не знающим границ беззаботным счастьем, которого мне так не хватало в детстве. Но это не сбылось, и я начала тосковать о той жизни, которая, как мне казалось, у меня будет… должна была быть. Я тосковала, когда слишком долго не могла зачать, и эта тоска и скорбь не исчезли полностью даже после того, как родилась Элинор. Это особая скорбь, Фрэнк. Ее испытываешь, когда тебе приходится окончательно хоронить все свои надежды и ожидания.

Да, с самого начала меня немного тревожило, что Элинор – наш единственный ребенок. Причины моего беспокойства лежали на поверхности: я боялась, что она вырастет замкнутой, эгоистичной, не обладающей теми личными или, лучше сказать, индивидуальными навыками, необходимыми для нормальной социализации. Ужасные, но пустые штампы – страшилки для родителей, которые одна за одной переставали терзать меня по мере того, как Элинор становилась старше. Достаточно было только взглянуть, как она разумна, как предусмотрительна, как аккуратна и любознательна.

К тому времени, когда ей исполнилось пять или шесть, меня стали посещать мысли иного плана. Я стала бояться, что Элинор решит, будто мы не оправдали ее ожиданий. Каждому ребенку, в особенности девочке, хочется иметь брата или сестричку – товарища для игр, того, кому можно доверить любой секрет, друга, с которым ты генетически не можешь не помириться сразу после ссоры. Я не хотела, чтобы она выросла, думая, будто мы сознательно лишили ее этого. Мысль о том, что Элинор может затаить на нас обиду, была мне невыносима.

И я из кожи вон лезла, чтобы этого не допустить. Не сомневаюсь, что большинство так называемых специалистов по воспитанию назвали бы это гиперкомпенсацией [25], но тогда я так не считала. По воскресеньям, когда ты работал, мне было очень приятно ходить с ней в кафе за углом и покупать нам обеим огромные сдобные булки размером с ее голову. Они были густо посыпаны сахарной пудрой, и вскоре нос и щеки Элинор покрывались ею словно мелкой белой пылью. В кафе она обычно болтала без остановки, в основном – о всякой чепухе, а я была настолько полна радостью, которую доставляло мне ее присутствие, что забывала даже вытереть ей рожицу салфеткой или напомнить, что когда жуешь, рот следует держать закрытым. А еще она улыбалась, Фрэнк, улыбалась постоянно, и это было самое прекрасное зрелище, какое я только могла себе представить. Казалось совершенно невозможным, что моя дочь может быть счастливее, чем в эти минуты. О себя я уже не говорю.

Когда Элинор впервые спросила, почему у нее нет ни братьев, ни сестер, вопрос застал меня врасплох, хотя мысленно я не раз обдумывала различные варианты ответов. Ей тогда было семь, и мы возвращались домой от Кэти, где она была в гостях. У Кэти всегда было шумно и весело: в семье было четверо детей младше десяти, и всех их друзей и приятелей там тоже встречали с распростертыми объятьями. Впрочем, мальчишки, разойдясь, нередко поднимали такой гвалт, что девочки, заткнув уши, удалялись наверх, в комнату Кэти.

Мы только что миновали светофор в начале Вудсток-роуд и были минутах в десяти от дома, когда Элли вдруг сказала:

– Почему у меня нет брата или сестры, мама?

Чтобы выиграть время, я потянулась к регулятору громкости автомобильного радио, лихорадочно пытаясь подобрать самый лучший ответ. Но, как всегда в таких случаях, в голову лезла всякая ерунда.

– А… а почему ты спросила? – пробормотала я наконец.

– Потому что у Кэти трое братьев.

– Видишь ли, Элли, не все семьи одинаковы. Не всем хочется иметь больше одного ребенка.

– А вам с папой хотелось?

Эти слова окончательно загнали меня в тупик.

– Для нас это было не так важно, потому что у нас появилась ты, и мы были очень, очень этому рады, – пробормотала я после довольно продолжительной паузы.