– А я не об этом хотела с тобой поговорить, а совсем о другом! – вдруг вскричала Алена, сотрясая портретом, на котором, судя по всему, был запечатлен покойный Курт Кобейн. – Я, может быть, хотела поговорить с тобой о роке. Почему мы всегда должны говорить о том, что интересно тебе? Почему, если тебе интересен Натан, мы должны его бесконечно обсуждать? И говорить о твоем Высоцком, которым я обязана восхищаться, и о твоих дебильных устаревших книгах, которые нормальные люди не читают, и о том, как прекрасен Тенгиз и как чудесна Маша. Почему всегда только об этом мы должны говорить, если я вовсе так не думаю?
Я совсем опешила. Первым порывом было наброситься на Алену с контратакой и возразить, что только что она говорила, будто мы ничего не обсуждаем, а теперь заявляет, что обсуждаем мы только меня, и как это Тенгиз и Высоцкий не прекрасны, и почему она наезжает на мои книги, если сама ни черта не читает, и вообще, почему она ушла от темы про Натана…
– Нет, я не понимаю! – продолжила кипятиться Алена. – Неужели в этой Деревне обязательно сойти с ума, напиться, выломать окно, начать себя резать или переодеться в Диогена в бочке, чтобы о твоем существовании вспомнили? Если я нормальный ребенок и у меня нет никаких психических болезней, то я типа растение. Я что, не человек? Единственный раз в жизни Фридман со мной заговорил – когда мы пошли Юру спасать от гибели. Вот тогда – да! Вот тогда об Алене Зимовой… То есть Зимельсон вспомнили и даже наказали.
– Ты что, хочешь, чтобы тебя наказали? – осторожно спросила я.
– Нет! – заорала Алена, и я поняла, что никогда прежде не видела ее в таком гневе.
Алена всегда была довольно спокойной и уравновешенной, оплотом благоразумия и веселости. Теперь же она особенно напоминала ту актрису из “Дешевой литературы”, и я даже испугалась, что у нее изо рта пойдет пена.
Вероятно, в каждом из нас, а не только во мне, скрывались те части, которые другим были незаметны. Это открытие было не то чтобы неожиданным, но в какой-то степени меня задело. Как будто потайные стороны и многогранность личности должны были принадлежать исключительно мне и никому больше. Короче говоря, Алена оказалась права: я была зациклена на себе и даже ее не так уж хорошо знала.
Вот что прокричала Алена мне в лицо в тот предвечерний час:
– Я не хочу, чтобы меня наказали! Я хочу, чтобы на меня обращали внимание не потому, что я возвышенно страдаю, а просто потому, что я существую! С тех пор как мы тут живем, я только тем и занимаюсь, что морально тебя поддерживаю. То у тебя кризис жанра, то ты болеешь, то папа с тобой не разговаривает, то бабушка тебе не пишет, то ты скучаешь по Одессе, то домой не хочешь летом возвращаться, то хочешь ехать к местным родичам, то не хочешь. А когда я не поддерживаю тебя, то должна поддерживать Натана, потому что ты закрываешься в себе и с какого-то бодуна перестаешь с ним общаться. Я вам что, третье колесо?
Я хотела исправить на “пятое”, но не стала так поступать, потому что поняла, что Алене необходимо выговориться.
– Мне это надоело! Может быть, я тоже хочу корешиться с Тенгизом и чтобы он вел со мной задушевные беседы, засиживаться с ним в мадриховке, ныть про жизнь и распивать кофе. Почему это я должна вечно жить в твоей тени? Чем ты меня лучше? Тем, что ты повернутая мозгами, а я просто обычная? В самом деле было лучше, когда мы с тобой шесть лет не разговаривали. Какой вообще козел нас сюда вместе послал?
– Заславский, наверное, – ответила я, потому что обижаться смысла не было.
Если честно признаться, я была польщена по самое не могу. На самом деле, это приятно, когда девочка, похожая на актрису культового фильма, тебе завидует, если ты всего лишь похожа на Жанну д’Арк, о которой никто вообще не знает, как она выглядела на самом деле. Но я все равно была шокирована всем услышанным.
– Заславский! – Алена зажгла еще одну сигарету и закинула ноги на стол. – Вот отличная идея, спасибо тебе, дорогая Комильфо. Я ему напишу, чтобы он меня перевел в другую Деревню. Да ты энергетический вампир, рядом с тобой невозможно находиться.
– Деревень в программе “НОА” больше нет, наша – единственная. Все остальное – кибуцы, молодежные поселки, религиозные шко…
– Да заткнись уже, – перебила меня Алена. – Я от тебя готова удрать даже в религиозную школу. Я готова вечно ходить в юбках до пола, хоть они мне не идут, и не смотреть телевизор по субботам никогда в жизни, лишь бы тебя не видеть. И даже молиться я готова. Три раза в день. Четыре. И в синагоге зависать. И мальчиков чтобы не было никогда, нигде, в течение трех лет. Да я хоть в монастырь уйду, чтобы подальше от тебя!
– Зря ты мне завидуешь, – сказала я. – Это я тебе завидую, потому что ты стала такой красивой и блондинистой, высокой и сексуальной, что я постоянно боюсь, что Натан меня бросит ради тебя.
– Чего?! – Алена опять поперхнулась дымом и громко закашлялась.
Я попыталась побить ее по спине, но она хлопнула меня по руке.