Не выходя за пределы своей профессии, Петр Саввич не раз активно участвовал в спорах и конфликтах по вопросам языка. Упоминавшиеся выше борьба за новые методы и полемика с В. И. Абаевым, которые шли уже на моих глазах, были последним этапом этой его деятельности, а многое было и до того, в том числе в гораздо более трудные годы. Еще аспирантом он показал свою независимость от Н. Я. Марра. Его «новое учение» он не принимал со студенческих лет под влиянием своего учителя М. Н. Петерсона, показавшего ему необоснованность идей академика. Однако когда в аспирантуре его направили слушать семинар Марра, иногда преподававшего и в Москве, он подумал, что, «может быть, что-то ценное в этом учении и можно найти». Но «лекции Марра носили сумбурный характер», ценного не нашлось, и все кончилось скандалом. Аспирант Кузнецов сделал доклад о среднем роде в италийских языках, после чего Марр «кричал, что не может понять, как… молодой человек так погряз в рутине», следуя канонам «индоевропеизма». И, как пишет Петр Саввич, «я уже думал, что мне придется бросать институт, и стал подумывать о том, куда мне идти работать», тогда и возникла идея о листопрокатном цехе. Но в тот раз академик не снизошел до какого-то аспиранта и «не написал… какую-нибудь порочащую характеристику», семинар зачли.
В эти же годы Кузнецов выступил в диспуте против другого аспиранта – С. П. Толстова (впоследствии директора академических Института востоковедения и Института этнографии), тогда марриста.
В Смоленске начинающий ученый был привлечен Г. К. Даниловым в группировку «Языкофронт» и, вернувшись в Москву, принят в НИЯз, ее центр (подробнее о «Языкофронте» см. очерк «Выдвиженец»). Здесь он встретился с теоретиком группировки Т. П. Ломтевым, с которым потом сложные отношения связывали Кузнецова до конца жизни (у обоих мне пришлось учиться). Ломтев, Данилов и другие деятели группировки, как пишет Кузнецов в воспоминаниях, «занимались диалектико-материалистической методологией языкознания, борьбой на два фронта – против буржуазного языкознания и против… “нового учения о языке”».
Кузнецов в воспоминаниях пишет о «Языкофронте» достаточно иронически, подчеркивая невежество ряда «методологов» института, один из которых назвал лингвистический термин явно латинского происхождения
Но это вывод 60-х гг., а в начале 30-х Петр Саввич активно участвовал в «суетне и суматохе». В воспоминаниях он упоминает про свои тезисы «о борьбе против местного национализма и великодержавного шовинизма», а в единственном номере журнала НИЯз «Революция и язык» (скоро закрытом по требованию марристов) поместил рецензию на издания одного из ленинградских институтов под названием «Эклектизм, возведенный в принцип». В ней он не без остроумия полемизировал с авторами, которые «не идут далее левого крыла буржуазной лингвистики», а про сборник по Гомеру писал: «Не буду говорить, насколько актуальной в наши дни является тема о Гомере, чтобы ей отводить целый том». Особо отмечен «буржуазный» ученый С. П. Обнорский (будущий академик), на работах которого «революция никак не отразилась». Впрочем, замечу, что Обнорского и спустя более чем тридцать лет Петр Саввич оценивал невысоко (хотя, конечно, по другим причинам), а вынесенная в заглавие статьи эклектика, прежде всего, сочетание «индоевропеизма» с марризмом, в рецензируемых работах присутствовала на самом деле. И нельзя не учитывать, что именно в НИЯз сложилась Московская фонологическая школа.